Самсон Григорьевич Шляху - Луна как жерло пушки (роман и повести)

щебень.

Из-за угла выходит Филипп Топораш, «изобретатель», как называют его ученики. Наверно, снова ночевал в мастерских — уж больно вид у него помятый.

Топораш останавливается, пораженный белизной первого снега. Щурится, ежится. Снежинки падают и не тают на его спутанной седой бородке.

Он долго так стоит посреди двора. Может, вспоминает бог знает какой давний снегопад, с метелями и сугробами. Может, видит себя мальчишкой, в обувке, которая вся держится на веревочках и завязках, — они рвутся как раз когда тебе до смерти хочется побегать. Кто знает?.. Глаза его, всегда прикрытые веками, не позволяют ничего угадать.

Услышав крик дежурного, Топораш поворачивает обратно. Наверно, не хочет попадаться на глаза Каймакану.

Перед школой собралось до трех десятков учеников, кто повыше, кто пониже ростом, и лишь шинели и темные фуражки у всех одинаковые. Они построились в колонну, но, видя, что начальство не показывается, понемногу расшалились, стали перекидываться снежками, а Фока, известный забияка и озорник, уже успел кое-кому натереть снегом нос.

Ребята разрумянились, руки стали свекольно-красными, — того и гляди разыграется великое побоище! Настроение было бодрое: наступили первые зимние дни, а главное — сегодня впервые ребята отправлялись разбирать развалины. Конец руинам, — на их месте, с той стороны квартала, будет заложен фундамент новой школы и интерната.

Но где этот мастер Пержу? Сколько его ждать?

— Братцы, а ведь скоро день рождения барышни Василиу, — тоном заговорщика сказал Игорь Браздяну, — наши, из механического, хотят подарить ей пресс-папье и еще что-нибудь металлическое, безделушку какую-нибудь. Эх, говорю им я, ну зачем нашей Софии жестянки? А они: сделаны, мол, своими руками, в школьных мастерских. Прекрасно, говорю, сколько стоит пресс-папье? За какие-то гроши его можно найти в любом магазине. Если уж дело идет о внимании, достанем ей что-нибудь веселенькое или… килограмм-два сахару, как принято теперь… пригодится.

— София Николаевна не барышня. Она товарищ! — сердито прервал его Кирика Рошкулец. Он похож на девочку, — маленький, худенький и светловолосый. За выпуклыми стеклами очков в черной оправе его голубые глаза кажутся очень большими.

Игорь Браздяну удивленно оглянулся, набросился на Кирику, схватил за плечи и стал трясти, громко смеясь:

— Уважаемая публика! Извольте поглядеть на нашего очкарика! Еще одно доказательство, что вернулась весна: у Кирики выступили все веснушки — и на носу, и на лбу… Дайте-ка мне снежок, я сейчас сотру их… Ха-ха-ха!

Игорь не успел схватить снежок, как увидел в дверях самого директора. Его сопровождал Сидор Мазуре.

Ученики мигом построились.

— Доброе утро, товарищи учащиеся!

Ребята ответили хором. Они рады были видеть директора, недавно вернувшегося из санатория. Да, он, видно, отдохнул, посвежел, опали мешки под глазами. Рубашка, как всегда, с расстегнутым воротом, без галстука. И очень молодит его мягкая серая кепка.

Сидор, склонив голову набок, чтоб лучше слышать, стоял чуть позади, радуясь встрече учеников с директором. На лице у него, как всегда, была добрая улыбка. Он изредка трогал оттопыренный внутренний карман, где лежали листовки.

— Ну как поживаете, дети? — спросил директор.

— Хорошо, Леонид Алексеевич! — гаркнули ребята, чтоб доставить удовольствие директору.

— Куда собрались?

— Разбирать развалины, — отрапортовал Некулуца, правофланговый. — Чтоб строить!

— Завтра приступаем к стенам. А потом пойдем на скотный рынок за «штукатуркой»: там полно навоза, — пошутил Браздяну.

Директор задумчиво слушал, затем подошел к ребятам.

— Что я вам хотел сказать, дети? Да. Знаю я, как вы живете, знаю. Но работать нужно от всей души, — произнес он, словно сразу всем глядя в глаза. — И никогда в будущем не забывайте то, что будете делать сегодня.

Леонид Алексеевич Мохов натянул кепку на лоб, и это сразу же изменило выражение его лица.

— Вам хорошо, ребята. Сегодня очищаете место для фундамента, завтра начнете строить. Будете трудиться бок о бок с рабочим классом. А нам — вот пусть скажет и товарищ Мазуре, — нам в молодости редко выпадала такая радость. Он был подпольщиком, сидел в тюрьме, а я… Все началось из-за ранения в грудь. Иначе после госпиталя я не попал бы в похоронную команду. Короче — наши товарищи гибли в сражениях с Врангелем, с Деникиным, а команда, то есть мы, --">