Юрий Васильевич Бондарев - Собрание сочинений в шести томах. Том 1

и составили сборник «На большой реке», 1953) на фоне написанного позднее воспринимаются лишь талантливой попыткой творчества. В художественном мире Бондарева уровень их оказался несоизмеримым со всем последующим. Они интересны прежде всего как своего рода «заявка на будущее», как свидетельство цельности его творческой личности.

В цитировавшейся выше статье «Моим читателям» писатель вспоминает, каких огромных усилий стоило ему создание первой повести — «Юность командиров» (1952—1955). Усилия эти, как понятно теперь, относились не только к самому процессу работы над ней. Это был момент самоопределения, разведка направления всего своего дальнейшего пути. Смутно брезжившая у начинающего автора догадка о том, что его удел и его успех будут связаны с широкими обобщениями, что его дар есть дар глубинного анализа человеческой души в сочетании с проблемами философского порядка, впервые нашла конкретное выражение в повести «Батальоны просят огня» (1957). Но идейно-образный строй «Юности командиров» тоже примечателен в этом смысле.

Попробуем отвлечься от «строительных лесов», какими видятся нам теперь многие сюжетные линии повести, лирические отступления, бытовые реалии, — перед нами предстанет довольно необычное для литературы тех лет здание, отдаленно напоминающее архитектуру будущих произведений Бондарева. Пропорции, соотношения характеров в этой ранней повести словно бы предназначены для более весомого содержания. Так, в характере Бориса Брянцева, наделенного чертами прирожденного лидерства, гибельно опасного честолюбия, угадываются черты не только Иверзева («Батальоны просят огня») или Дроздовского («Горячий снег»), но есть и как бы предощущение одного из сложнейших образов нашей литературы — Ильи Рамзина («Выбор»). Мы непременно уловим общность внутреннего мира Алексея Дмитриева с натурой Никитина («Берег»), а только мелькнувший в памяти Бориса комвзвода Сельский напомнит нам о Кузнецове («Горячий снег») и Новикове («Последние залпы»), почудится даже неким предвестником Княжко («Берег»). Драку в новогоднюю ночь в «Юности командиров» трудно не соотнести с эпизодом у Балчуга из романа «Берег», а вкрапленные в повествование неразвернутые фронтовые воспоминания его героев, конечно, еще но обещают структуру позднейших романов, но воспринимаются теперь как намекающие на ее возможность…

Здесь нет еще и в помине тех философских поединков, которые станут отличительными для романов Бондарева 70-х годов, но начало диалогичности, как непременного атрибута его прозы, несущего глубокую социальную нагрузку, — тут. Нет умудренности, нет еще сознательной «тяги к глобальности», характерной для зрелого Бондарева, но суть главных задач, к которым подступало наше искусство, уже предчувствуется им. Писатель, выражающий передовое мировоззрение своей общественной формации, прозревает как острейший вопрос нашего века столкновение индивидуалистического и общественного начал как важнейших категорий общественного сознания. В характерах двух главных героев «Юности командиров» — Брянцева и Дмитриева, в дневнике Виктора Зимина, в поступках капитана Мельниченко намечены перспективы этих будущих размышлений автора.

Вчитайтесь в эту повесть — никогда больше не будет в книгах Бондарева такой светлой атмосферы радости бытия, молодого счастья, любви, надежд, хотя персонажи ее только что вышли из кровавой купели войны. «Юность командиров»… И как сурово, жестко, словно бы по-уставному, прозвучало название следующей повести — «Батальоны просят огня».

Знаменитая и знаменательная повесть, первое собственно бондаревское произведение. И одно из первых истинно новаторских в нашей литературе произведений о Великой Отечественной войне. О «Батальонах» говорили и спорили, пожалуй, пе меньше, чем в наши дни о романе «Выбор». Думается, точнее всех о высочайшей достоверности изображения войны в «Батальонах» сказал Олег Михайлов: «Кажется, жизнь отстранила автора и заговорила сама тем языком, который не только «литература», но больше, чем «литература». Иными словами, искусство и документ, образ и память, фантазия и пережитое соединились здесь нерасторжимо, чтобы дать в итоге нечто новое, до конца не укладывающееся в понятие «художественное произведение»…^[1] Это высшая, но отнюдь не завышенная оценка мастерства писателя. «Внимание, Бондарев!» —в такой броской журналистской манере была названа в --">