Николай Федорович Григорьев - Дядя Русаков и мальчики

найду что и сказать.

— Наверно, — говорю, — здорово устали?

— А об этом, — отвечает, — даже и не думается… Все четыре дня не отходил от верстака — да и ночей прихватил. Эх, дружно поработали, с песнями!

Потом он сказал так:

— А интересно получается! Был я радистом и понял в бою: неспроста ключом постукиваешь — ответ держишь за успех полка и за жизнь товарищей. Стал инструментальщиком — и опять чувствую, я же в ответе! Только теперь уже не за полк и солдат своих, а за целую страну, народ которой хочет победить нищету и голод. И подумалось мне, — сказал Русаков, — а ведь я сам лично отвечаю и за мир на земле и за счастье всех людей. — Он рассмеялся. — Вот, говорит, — какими делами ворочу! А поглядеть на меня — кто я такой? Да простой рабочий!

Я дружески поправил его:

— Извините, — говорю, — Николай Николаевич, но вы не простой рабочий. А советский. Вы — гражданин великой страны Ленина. И в этом вся суть.

Знамя Ленинграда

Утром 7 Ноября мы сидим перед телевизором. На душе светло, празднично. Мальчики прикололи к рубашкам свои октябрятские значки.

На экране — Дворцовая площадь. Зимний в дымке осеннего тумана. Полные зрителей трибуны.

Только что закончился парад. Площадь опустела и от этого кажется особенно длинной и широкой.

В ожидании демонстрации, которая всегда очень нарядна, сидим переговариваемся.

Крепко запомнилось мальчикам знакомство с Русаковым, и они хотят узнать о нем еще и еще.

Вот и сейчас Алеша деловито наморщил лоб и спросил:

— А как это все-таки у него получилось — что золотые руки?

— Как у всех, — ответил я. — Сначала была школа, уроки труда…

— Ну хорошо, пусть уроки труда… — Алеша сказал это с таким выражением, словно пришлось проглотить горькую пилюлю. — А дальше как было?

— А дальше, — говорю, — Евдокия Климентьевна, его мама, свела сына к себе на завод. Она была работницей "Электросилы".

Алеша отступался:

— А потом?

— На заводе, — говорю, — парнишка сказал, что хочет стать слесарем.

— А почему слесарем? А не фрезеровщиком, не токарем, не строгальщиком… почему?

Я сказал то, что знал от Николая Николаевича. Слесарем был его отец. Понемножку и маленького сына подпускал к тискам. Так что Коля Русаков, идя с матерью на завод, уже знал, чего хочет. Да и память отца, который рано умер, хотелось мальчику уважить…

Между тем Октябрьский праздник продолжался.

Зазвучал оркестр — и мы все трое опять повернулись к экрану телевизора.

На площадь вступали колонны рабочих.

Заколыхалось и развернулось на ветру знамя Ленинграда. На бархатном, с золотым шитьем полотнище красовались четыре ордена и звездочка города-героя.

Наш город — ветеран гражданской войны, герой Великой Отечественной и в то же время — неутомимый труженик. Боевой его подвиг и трудовая доблесть отмечены высокими правительственными наградами.

Знаменем недолго пришлось любоваться: пронесли мимо.

Но вот оно вновь на экране.

Теперь знаменосец шел как бы прямо на нас. Через плечо у него — широкая лента.

Красиво и торжественно.

Не берусь сказать, кто из нас первым разглядел знаменосца: Алеша, Саша или я. Воскликнули в один голос:

— Да это же дядя Русаков! Николай Николаевич! Он, он… Ему доверена честь возглавить колонны, прошагать со знаменем Ленинграда.

И мальчики, повскакав, замахали перед экраном руками.

— Мы здесь! — кричали они. — Николай Николаевич, мы здесь, посмотрите! Вот Сашка, а вот я — Алеша! Видите, видите?

Русаков, конечно, не мог нас ни увидеть, ни услышать. Так уж устроен телевизор.

Но мальчики, увлекшись, забыли об этом.

— Увидел, увидел нас! — обрадовались они. — С праздником вас, Николай Николаевич!

Я не стал их разочаровывать.

"Пусть, — думал я, — техника еще не во всем совершенна. Но разве это может помешать настоящей дружбе?"

--">