Анатолий Васильевич Петухов - Люди суземья

повторила она.

— Не понимаю. Дорога была, и она должна быть! Ездят же люди.

— На лошадях и ездят.

— Удивительно!.. Столько суток ехать, добраться до Сарги и застрять здесь в таком нелепом положении...

— Да вы напрасно расстраиваетесь, — уже мягче сказала девушка. — Бригадир у нас хороший, поможет. Сейчас он на пожнях. Ким-ярской-то дорогой пойдете, так за мостиком, налево... Там совсем близко!..

Василий Кирикович без труда отыскал эту пожню. Он еще издали услышал шум машин и людской гомон.

Работа была в разгаре. Два трактора «Беларусь» — один с граблями, другой с копновозом — стягивали сено к центру пожни. Там медленно двигался неуклюжий стогометатель, сновали женщины в белых платках, подростки, несколько мужчин.

Василий Кирикович был одет в легкий бежевый костюм, белую шляпу держал в руке и шагал по пожне медленно, в расчете, что его заметят издали и бригадир сам выйдет навстречу. Люди у стогометателя, действительно, скоро увидели его, но встречать никто не спешил. Шагах в десяти от работающих Василий Кирикович остановился, стер с лица пот и густым баритоном, внушающим невольное уважение, крикнул:

— Кто тут бригадир?

Подошел загорелый сухощавый мужчина с лоснящейся от пота грудью, негромко и почтительно поздоровался.

— Я — Тимошкин, — сказал Василий Кирикович. — Еду в Ким-ярь. Мне срочно нужна хорошая лошадь.

Бригадир понимающе кивнул, вытащил из кармана мятую пачку «Севера», постучал мундштуком папиросы о коробку.

— Чего же... Раз надо, какую-нибудь найдем.

— Мне нужна не какая-нибудь, — с нажимом произнес Василий Кирикович. — И надежный сопровождающий. Нас двое, да и порядочно багажа.

— Рабочие лошади все заняты — сенокос!.. — бригадир долго прикуривал, спрятав огонь спички в ладонях и что-то прикидывая в уме, потом обернулся, позвал: — Ванько!..

Прибежал подросток, такой же сухой и смуглый.

— Придется съездить в Лахту, — по-вепсски сказал ему бригадир.

Парнишка настороженно зыркнул глазами на Василия Кириковича, и лицо его с облупившимся носом стало по-взрослому озабоченным.

— Запряжешь Мальку. Волокуши за конюшней. Слабенькие, но в одну сторону выдержат. Там их и бросишь. Обратно приедешь верхо́м... Да почту не забудь взять. — И Василию Кириковичу, уже по-русски: — Подите с ним. Он все сделает. За лошадь на́ сторону — десять рублей в сутки. Так в колхозе постановлено.

— Это что же, он и повезет нас? — Василий Кирикович с недоверием оглядывал подростка, которому было лет одиннадцать-двенадцать. — А если по дороге что случится?

— Все будет ладно! — бригадир махнул рукой и направился к стогометателю.

Спустя полчаса подвода стояла у почты. Белая лошадь — старая мослатая кобыла Малька — была запряжена во что-то несуразное: две длинные жерди, они же и оглобли и полозья, с набитыми поперек досками.

Как что-то очень далекое, виденное в пору детства, вспомнилось Василию Кириковичу, что на таких волокушах возили в Ким-ярь во время бездорожья соль, спички, другие необходимые товары и почту.

— Ты хочешь везти нас на этой... штуке? — спросил он у Вани.

— Не вас, а вот это! — и показал на гору багажа.

— А мы на чем поедем?

— Ни на чем. Пешком пойдете.

— Во! Это правильно, — засмеялся Герман. — Полезно для здоровья и для связи с жизнью. А то привык на черной «Волге» катать...

— Хватит зубоскалить!.. — оборвал сына Василий Кирикович.

Ваня размотал длинную веревку, что лежала на волокушах, расстелил на досках широченный брезент и начал деловито грузить вещи. Неторопливый, в сером латаном пиджачке, в больших резиновых сапогах и с полевой сумкой на боку, он представлялся Герману, с интересом наблюдавшему за этими приготовлениями, маленьким мужичком. И руки у Вани были совсем взрослые, темные от загара, с широкими мозолистыми ладонями.

— Не знаю, как ты все погрузишь на эти жерди... Неужели настоящей телеги нет? — ворчал Василий Кирикович, прохаживаясь вокруг повозки.

— Телеги-то есть... — Ваня ворочал громоздкий рюкзак, который никак не вмещался на волокуши между чемоданами.

— Так в чем же дело?

— Вы, дяденька, будто с луны свалились.

Герман расхохотался.

— А ты скажи толком! — начал кипятиться Василий Кирикович.

— Да чего говорить-то! Вот поедем, и сами увидите, какая туда дорога.

Василий Кирикович вздохнул. Он же великолепно помнил эту дорогу, потому что много раз хаживал по ней еще до войны, когда учился в педучилище. Но сейчас подавленно молчал: --">