Валерий Владимирович Медведев - Свадебный марш

Большом театре балета «Ромео и Джульетта» и о дебюте в этом балете Жози Гощинской.

Валентин оглянулся. Финист терпеливо ждал его с Юлиным письмом в руках. «Я ждал, теперь пусть оно меня подождет», — подумал Валентин о письме. У него, у Валентина, есть характер — и не папин характер, а мамин. И тут снова включился его слух.

— Теперь из-за Жози, — сказала Наташа, — «Нет ли лишнего билетика?» будут спрашивать километров за десять от Большого театра.

При этих словах Валентин поднялся из-за стола и, стараясь не привлекать внимания, направился к Финисту.

Повертев конверт в руках, он сел на траву. Ему не хотелось читать письмо в присутствии Финиста, и Финист это почувствовал. Он перескочил через канаву и пошел по дачной проселочной дорожке, он только на секунду задержался возле небесно-голубой легковушки Бон-Ивана. Финист сделал вид, что он оглянулся на машину, на самом деле посмотрел на Валентина. Валентин поймал его взгляд, и, только когда Финист скрылся за деревьями, оторвал от конверта сбоку тоненькую полоску, и осторожно заглянул внутрь конверта. Затем потряс конверт над травой, и из него выпали клочки мелко изорванной бумаги. Он поднял с травы клочки и увидел, что эти клочки были совсем недавно его последним письмом Юле. Валентин заглянул еще раз в надорванный конверт и вытащил из него маленький клочок бумаги. Рукой Юлы на нем было написано: «Валентин, перестань бомбить меня своими письмами, они действуют на нервы моему жениху…»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Мне снилось, что я стою в Третьяковской галерее перед картиной Левитана «Осенний день». Сокольники. «Вы видите осень, — говорит экскурсовод. — Тихий печальный день. Серое небо. Далеко-далеко в сосновый бор уходит дорога. Вдоль дороги вы видите молодые кленовые деревца, они уже засыпали землю желтыми, золотыми, коричневыми листьями… По дороге идет молодая женщина в черном платье. Интересно, — продолжает говорить экскурсовод, — что ее вписал в картину брат Антона Павловича Чехова — Николай, который, как известно, был художником». Во сне было все так, как говорил экскурсовод, только вместо молодой женщины в черном платье шла моя Юлка и совсем не в черном платье, а в ярком брючном костюме. Я помню, что никак не мог понять во сне, откуда Николай Чехов мог знать Юлку и почему она не сказала мне, что она ему позировала. «С кого писал Чехов портрет этой женщины — неизвестно», — сказала экскурсовод. «Как это неизвестно, — обиделся я, — это Юлка, Ювалова Юлка, моя знакомая хорошая, моя хорошая знакомая», — поправился я. «Что вы глупости говорите?» — сказала экскурсовод. «Спросите у нее, она вам подтвердит», — сказал я, поворачиваясь к картине, а на картине уже ничего не было, то есть никого не было. Дорожка, бор, деревца — все было, а Юлки не было. Дорожка была пуста. «Странно, — сказал я, — но я ее сейчас разыщу, и она вам все подтвердит…» Потом я сразу очутился в этом левитановском лесу и стал искать Юлку, я брел, спотыкался о пни и коряги, кричал: «Юлка!.. Юлка!..» Искал ее до тех пор, пока не заблудился сам и пока в ужасе не проснулся…

А через день получил от Юлы письмо с Рижского взморья. Такой тоненький конвертик. Это было второе письмо после большого перерыва. Первый конверт был толстым, с письмом на восьми страницах. «А-а-алинька! (через три «а»!) Как жаль, что тебя нет со мной…» А во втором конверте, во втором было изорванное в клочки мое последнее письмо и записочка: «Валентин, перестань бомбить меня письмами, они действуют на нервы моему жениху!» Вот такая записочка, написанная таким знакомым почерком. Вообще-то меня в жизни еще никогда не убивали, но я думаю, что, когда убивают, легче, если это делают незнакомые тебе люди… И больше я в тот день ничего не помню. Может, это называется психозом несчастья? Я читал в одном заграничном журнале, что одному парнишке дали стакан спирта на фабрике какой-то. Кажется, на текстильной, а он взял ножик, спустился в подвал и изрезал рулон с дорогой шерстью; только ему ничего за это не было, потому что он не помнит, что делал, не помнит потому, что у него такое было состояние, которое врачи назвали алкогольным психозом. Но я-то ничего не пил, я вообще еще капли в рот не брал. В тот день все спуталось, так спуталось, что хуже, чем во сне. Помню, я выскочил из дачи и побежал в лес… Еще помню, что Финист бежал за мной, пока не отстал. Финист мой друг, баскетболист. Сосед мой по даче. Легко я от него убежал, это я хорошо помню. --">