Михаил Александрович Шитов - Свидания в непогоду

пролом.

Пригретые бабьим летом, цветут всеми красками холмы за рекой. Летят на запад, за солнцем, журавли; между небом и землей витает их прощальное курлыканье. Осень, осень… Две женщины идут берегом с корзинами на плечах, — грибы, должно быть, или ягоды несут. Самая пора сейчас груздочкам, волнушкам. А ты, стыдно сказать, за всё лето ни разу в лес не выбрался. Грибник тоже!

Осень. Еще больше, чем лёт журавлей, больше, чем корзины с грибами, напоминает о ней Якову Сергеичу далекое тарахтенье. Глазом видно отсюда: по шоссе, от Зеленой горки, ДТ тянет сеялки; сюда идет, в Снегиревку. Вся площадка перед мастерскими уже забита техникой, и это только начало осенне-зимнего ремонта. А тут еще Прихожин наваливается с установками…

— Дела, — повторяет Яков Сергеич и, сдвинув на лоб фуражку, выходит из-под навеса.

Рядом молча идет Лесоханов.

2

Но день приносит и добрые вести. Только вошли в контору — навстречу Нюра с бумагами в руке. На станцию прибыли платформы с комбайнами, в которых сейчас особая нужда. А вот это, пожалуйста, телефонограммы из области. Не дожидаясь, пока Яков Сергеич разыщет очки, Нюра читает: отпущены средства на строительство новой кузницы; обком союза разрешил на время сверхурочные; в Снегиревку откомандирован новый инженер по механизации ферм. «Ну вот это уже лучше, а это и совсем хорошо», — думает Яков Сергеич.

Он идет в свой кабинет, Лесоханов в свой. Звонят телефоны у Нюры, щелкают арифмометры в бухгалтерии.

А солнце продолжает свой путь к кромке дальних холмов. И уже, отогнув рукав пиджака, посматривает Климушкин на минутную стрелку часов. Время к пяти. Без двенадцати минут, без семи. Климушкин методически складывает бумаги в папки, папки — в стол. Без трех он снимает с пиджака черные сатиновые нарукавники, а ровно в пять достает из шкафа пальто, неторопливо одевается.

— Адью, — говорит он сотрудницам, приподнимая шляпу. — Не забывайте: точность — мать порядка.

Вечер тихо входит в поселок, зажигает кое-где огни. Опустела контора, тихо в сумеречных помещениях, лишь в маленькой комнате со щитком диспетчерского коммутатора горит под потолком яркая лампа.

Нюре нравятся эти последние минуты уходящего дня: можно не спеша составить сводку по ремонту техники, помечтать, глядя на догорающую за окном зарю.

У Нюры простенькое лицо с чуть вздернутым носиком; на висках болтаются смешные кудряшки, глаза не поймешь какие — то ли зеленые, то ли желтые. И фамилия у Нюры для непривычного слуха смешная: Лобзик.

Немногие в Снегиревке знают, что Нюра — круглая сирота, потерявшая в войну родителей. Но многим памятно, что года четыре назад была у нее милая девичья фамилия — Травина, а Лобзиком, Юркой, был здешний молодой и расторопный механик.

И в глаза и за глаза Лобзика не называли иначе, как Юркой, а то еще и добавляли: «разудалая душа», «ветродуй». Нюру коробило это, но Юрка был в общем-то добродушный и с лица приятный. В ту пору она только приехала в Снегиревку, зеленая, как дикое лесное яблочко. Поступила счетоводом в МТС; жила, как и теперь, у двоюродной тетки Глафиры, в комнатенке с отдельным входом. Лобзик приходил сюда вечерами, а после поездок в Березово и по району приносил иногда шелковый платок, полкило недорогих конфет или бутылку вина. И однажды он поведал Нюре, что не может представить себе дальнейшую жизнь без нее. У Нюры сердчишко затрепыхалось, но, ласково сдерживая Юрку, она сказала, что брак, как положено, надо оформить в загсе.

— А я разве что говорю? — сказал Юрка. — Загс так загс!

Через год у Нюры родилась дочь. Лобзик всю неделю, пока она лежала в больнице, был в дальней командировке. Нюра придумала несколько имен для дочери, а окончательный выбор отложила до возвращения мужа. Она была уже дома, когда заявился Лобзик. Такой же непоседливый, бездумный, только носом повел, увидев конвертик с ребенком на Нюриной кровати. Не справился — кто родился, всё ли обошлось благополучно, — Нюра сама рассказала.

— Как назовем ее, Юрик?

— Смотри, тебе видней, — сказал он.

— Если Люсей, Людмилой? Как считаешь?

— Валяй, — сказал Юрка.

«И правда, ветродуй», — горько подумалось Нюре.

С помощью Глафиры она воспитывала дочь, ходила на службу, училась на диспетчера. Лобзик всё чаще пропадал в разъездах, а раз исчез куда-то и месяца два не показывался. Из МТС он ушел, работал в леспромхозе, потом перебрался в Березово, на --">