Николай Евгеньевич Пороховник - Поездка в Новгород-Северский

чувства, стыдясь их, он, ослабевший, ничего не мог с собой поделать: вся боль, накопившаяся в нем за эти дни, вдруг словно рванулась наружу, застряла в горле, подступила к глазам… Он сделал несколько судорожных вздохов и, уже чувствуя, что задавил в себе эти слезы, закашлялся, прикрываясь от учителя рукой, словно и вправду ему хотелось кашлять.

Потом достал платок, высморкался. Учитель молчал, занятый своей корзиной, прикрывая грибы осенними листьями, и этот немой вопрос, требующий оправдания, эти последние его слова все еще были на слуху, и надо было что-то сказать, чтобы они исчезли, так глубоко пройдя через его душу.

— Мне поздно сообщили, — сказал Климов. — Потом уж, в письме…

— Да, я деда спросил; говорили, что адреса нет. Выбыл, сказали, по старому адресу или должен выбыть.

— Угу… Выбыл и не прибыл, — почти про себя добавил Климов и тут же, спохватившись, быстро взглянул на учителя. Тот, наверно, не услышал.

— Да… А учиться не думаешь? — спросил Петр Лукич.

Климов молчал.

— Понятно… Вот что мне хотелось бы еще тебе сказать, Сергей. Чувствую, мотаешься ты, а и сам не знаешь зачем. Конечно, сейчас все в город, но, знаешь, хорош Париж, а живет и Курмыш. Знаешь, приезжают ведь бывшие ученики и с других выпусков, постарше тебя: вот Мирон Алексеев был недавно, да, и не все из них нашли свою жизнь, не все, — покачал он головой. — Еще тебе скажу, потому что знаю — поймешь. Вот говорят, земля притягивает, земное это притяжение держит нас, чтобы мы не разлетелись туда, — он, не поднимая головы, ткнул палочкой вверх. — Но сильнее всего притягивают родные места… Это уж на всю жизнь. В молодости еще терпимо, а с возрастом… Зачем тебе мучиться? Да и деду надо помочь… Вот я и говорю тебе, Сергей, не агитирую, а говорю, что, может, оно тут все твое…

Некоторое время они постояли, молча глядя на луга, на деревню.

— Ну что ж, — сказал Петр Лукич, — будь здоров, Сергей. Не знаю, нужен ли ты кому-нибудь там, а тут ты нужен… А то грибов вот много, а собирать некому! — пошутил он на прощанье.

Старики его ждали. Они уже начали волноваться, что он может опоздать на поезд. В старости ведь многое волнует. Как только Петровна увидела его в окно, — возвращался Климов опять-таки огородами, — тотчас же ушла на кухню. Завтрак у нее давно уже был готов, казанки стояли в теплом устье печи. Дед, широко расставив ноги в светлых валенках, сидел у стола. Руками он уперся в колени, и в его позе угадывалась попытка встать: трудно после многих лет хлопотливой жизни сидеть неподвижно часами, пусть даже и ненастной осенью.

Климов открыл дверь и после лугового простора и свежести леса почувствовал какую-то раздвоенность в себе; ему показалось, что в эту низкую хату, в которой был спертый воздух, вошел не он, а кто-то другой, он же еще там, где свежо и просторно. Петровна что-то сказала ему из кухни, но голос ее как будто издалека донесся к нему. Немощный дед, лишь внешне напоминающий прежнего, доброго и родного, сидел устало, и казалось, нет уже ему никакого дела до леса, луга и деревни. Знает он теперь только свой двор да вот эту хатку с двумя окнами. Климов еще по молодости своей не мог знать, что интерес к жизни не пропадает до последнего часа, а ему казалось только, что дед уже близок к смерти: мир сужался для него, чтобы в конце концов он увидел навечно закрывающимися глазами лишь узкую его полоску — словно уже на другую жизнь сквозь щелку взглянул.

Это длилось недолго, пока Климов отчужденно застыл у порога, приобщаясь к полусвету и особенному запаху старости, ветхости хаты и вещей, что в ней были.

Но в особенном том состоянии, в неожиданном взгляде на все как бы со стороны, он и себя увидел стоящим уже близко к середине своего жизненного пути; прошло детство, когда он узнавал, какая большая земля, и есть, оказывается, на ней на что посмотреть; уже молодость идет, и не все так складывается, как хотелось бы, словно не он управляет своей жизнью. Но мир для него еще не сужался, хотя он уже понял, что время идет по-другому, чем в детстве. И он почувствовал, что надо спешить, надо действовать, но и что-то раннее беречь в себе и не растерять.

А еще это был тот редкий миг, когда и вещи неожиданно видятся по-новому, словно вспышкой памяти высвечиваются, ведь с каждой вещью что-то да было связано, что-то из прошлого. Климов видел большие портреты под рушниками; на портрете дед слегка щурился, как будто стоял посреди двора и солнце --">