Михаил Ефимович Зуев-Ордынец - Бунт на борту (Рассказы разных лет)

Михаил Зуев-Ордынец БУНТ НА БОРТУ Рассказы разных лет

О СЕБЕ

Родился я на пороге века, 1 июня 1900 года, в Москве, в семье ремесленника-обувщика. Хорошо помню старую Москву с ее поленовскими просторными и тихими двориками; с конной железной дорогой — «конкой», еле-еле влекомой парой тощих кляч, и «линейкой», на которой пассажиры сидели с обеих сторон в ряд, как куры на насестах; с водовозами; с распевавшими на разные голоса старьевщиками, угольщиками, паяльщиками, стекольщиками, точильщиками, «холодными» сапожниками; с вербным базаром на Красной площади; с балаганами и каруселями под Ново-Девичьим монастырем, где сейчас шумит московская ярмарка. Хорошо помню, что Садовая, где я жил в детстве, и особенно Земляной вал (теперешняя ул. Чкалова), были тогда сплошь в густых садах. Сиреневое и черемуховое половодье старой Москвы — самое яркое воспоминание моего детства. Московские сады да еще книжные развалы на Ильинке, около Китайгородской стены и особенно на Сухаревке. С малых лет меня влекло сюда; я бережно, благоговейно брал в руки чуть припахивающие бумажной тленью книги и заранее замирал от восторга. Кстати, у моего отца, полуграмотного человека, пришедшего в Москву из тульской деревни на заработки лишь с запасной парой лаптей в котомке, была прекрасная библиотека. Эту отцовскую библиотеку в голодные годы гражданской войны, когда я был на фронте, мать продала старьевщику «на вес». Поистине, «книги имеют свою судьбу». Для меня это было большим горем.

Учился я охотно. Отец определил меня в одну из лучших московских гимназий, в Ломоносовскую, что у Красных ворот. Теперь нет ни Красных ворот, ни углового дома нашей гимназии, в котором родился М. Ю. Лермонтов.

В начале первой мировой войны, в 1914 году, умер отец, двух братьев забрали в армию. В дом вошла бедность. За обучение в гимназии надо было платить, и немалые деньги. Я сказал матери, что на учение свое я заработаю сам, и с этого времени в летние каникулы стал работать на красильно-аппретурной фабрике О. Хишина, на литейном заводе Ф. Гаккенталя и конторским служащим на военно-промышленном заводе Второва. А зимой продолжал учение.

Не помню, чтобы в гимназии я пытался писать. Писал, правда, стихи, подражал Игорю Северянину и песенкам Вертинского, да и кто из гимназистов не писал стихов? Но читал я тогда много, жадно и без разбора. За два-три года «проглотил» И. Бунина, Л. Андреева, А. Куприна, М. Горького и прочих «знаньевцев», конечно Мережковского и Арцыбашева, Фореля, Фрейда, Гауптмана, Гамсуна, Ренана, протопопа Аввакума, Мопассана, и т. д. и т. п. Легко вообразить, какая каша была у меня в голове!

Февральскую революцию я принял восторженно. Гимназия после февраля разделилась почти поровну на кадетов и эсеров, большевиков у нас не было. Я то и дело перебегал от кадетов к эсерам. Поэтому большевистские лозунги социалистической революции я встретил не враждебно, но и с недоумением. Мне казалась ненужной еще одна революция: хватит и одной. Но мои новые друзья-сверстники с красильной фабрики и литейного завода открыли мне глаза. И, когда грянула в Москве Октябрьская революция, я уже бегал по заводам с просьбой записать меня в Красную гвардию. Меня не записали: очень тощий, низкорослый и робкий я был. Но в Октябрьских событиях я все же участвовал — зевакой — и даже попал на Никитском бульваре под пулеметный обстрел и ползал на брюхе по грязи.

Время настало веселое, боевое, огневое! Тут уж не до учебы!

Гимназию побоку — и я, подчистив метрику, записался добровольцем в Красную Армию, в 96-й пехотный полк. Участвовал в подавлении перхуровского мятежа в Ярославле, был легко ранен, вернулся в Москву и поступил на 1-е Московские артиллерийские курсы командного состава (Лефортово). В колонне курсантов я проходил мимо Моссовета и слышал историческую речь Ленина.

Весной 1918 года я окончил курсы и в звании командира взвода отправился в действующую армию. На фронтах гражданской войны пробыл три года: на бело-эстонском, бело-польском, участвовал в --">