Мирза Аждар-оглы Ибрагимов - Наступит день

— Это сущий ад! — говорил он потом сыну.

Тем не менее отец чувствовал себя почти счастливым: у него есть кусок хлеба и кров над головой, к тому же и сын учится.

Однако это благополучие длилось недолго. На третий гол жизни в столице отец Фридуна заболел тифом и умер. Фридун остался один-оденешенек, но добрый учитель не выбросил мальчика на улицу, он заменил ему отца.

Старый учитель был большой мечтатель. Все зло в мире он объяснял невежеством. По вечерам он садился на скамью пол ветвистым деревом и говорил Фридуну, опираясь на свою палку:

— Учись, сынок! Только луч просвещения способен рассеять мрак невежества. Учись, чтобы потом учить других. Счастье человечества в просвещении!

Эти слова запали в душу Фридуна, и юноша решил стать учителем.

Когда Фридун окончил среднюю школу, воспитатель помог ему поступить учителем в одно из начальных училищ Тебриза. Однако проработав год, Фридун понял, что ему недостает знаний, и, чтобы пополнить их, он отправился в Тегеран, намереваясь поступить здесь в университет.

В первый же день приезда Фридун пошел навестить своего старого учителя. На стук вышел незнакомый человек. Он сказал, что учитель умер и его сад и дом достались по наследству племянникам.

Столица сразу показалась Фридуну чужим и враждебным городом. Посетив в тот же день могилы учителя и родителей, Фридун решил уехать на лето к брату своей матери — дяде Мусе. Он поработает там у дяди, скопит немного денег и вернется потом в Тегеран учиться…

Призыв муэдзина с невысокого минарета сельской мечети напомнил правоверным о наступившем часе молитвы — намазе.

Муэдзин пел лениво и вяло, точно вынужденно повторяя надоевшую ему унылую песню. В голосе его чувствовались явные признаки усталости. Одновременно этот голос, казалось, сеял вокруг неясный страх, напоминал о чем-то зловещем. При первых же его звуках правоверные прекращали разговоры, останавливались па полпути, отрывались от работы, произносили молитву, славящую пророка Мухаммеда, чтобы затем совершить омовение и приступить к намазу.

Лишь Фридун не тронулся с места. Он все так же лежал и глядел то в бездонное небо, то на честных деревенских тружеников, которые в рабском страхе трепетали перед этим небом. Но голос Мусы заставил его подняться.

— Фридун, милый, повей немного, а я помолюсь! — сказал Муса.

Фридун неторопливо поднялся и стал веять обмолоченный еще пять дней назад хлеб.

Муса, как бы оправдываясь, добавил виновато:

— Знаешь, братец, не часто бывает такой ветерок. Сегодня надо все провеять, чтобы завтра обмолотить оставшееся.

Фридун взглянул на бронзовое от солнца лицо Мусы и ничего не ответил. Он вспомнил Гасанали, которому несколько минут назад подал вилы. Да, у всех жителей деревни, от мала до велика, почерневшие, обожженные лица.

Муса нагнулся и поднял лежавший между снопами небольшой кувшин; неторопливо вытащил тряпичную затычку и накренил сосуд. Вода не шла. Муса поднял кувшин и потряс.

— Ах, чтоб тебя!.. — повернулся он к Фридуну. — Ни капли не оставил.

Фридун потянулся за кувшином.

— Дай сбегаю к роднику!

— Нет, поздно. Пока ты вернешься, время намаза пройдет. И работа задержится. Обойдусь без воды.

Он повернулся к девушке лет семнадцати, которая большим веником обметала края тока.

— Гюльназ, сходи-ка по воду… Надо к ужину запастись.

Девушка бросила веник на молотильную доску, подняла кувшин на плечо и медленно, утомленно побрела к роднику.

Фридун снова взялся за работу. Взгляд, брошенный на крупные зерна пшеницы, наполнил его грудь радостью. И он стал веять с удвоенным усердием.

Муса, следивший за его точными движениями, захватил горсть пшеницы, стал любоваться ею.

— Машаллах! Вот добро-то! Вот жизнь! — с гордостью в голосе сказал он и отошел в сторону. Затем, вынув из кармана истрепавшийся и грязный молитвенный платок, он постелил его на земле и принялся за молитву: Аллаху-акбер! Велик аллах!..

Фридун работал, не обращая, внимания ни на завывание муэдзина, ни на возгласы "аллаху-акбер", летевшие со всех гумен.

Взмах — и тяжелые пшеничные зерна падают на землю у его ног, а легкую мякину относит чуть в сторону.