Борис Леонидович Пастернак , Николай Огнев , Константин Александрович Федин , Николай Николаевич Никитин , Сергей Фёдорович Буданцев , Петр Васильевич Незнамов , Вера Васильевна Ильина , Иннокентий Александрович Оксенов , Владимир Мартынович Василенко , Евгений Приходченко - Круг. Альманах артели писателей

Волны, разбежавшиеся зыбко,

Замыкают гулкие круги.

Человек с таинственной улыбкой

Вновь нажал тугие рычаги.

Тиф

Склонилась тень, знакомому кивая,

И прошептала: проходи свой стаж.

Под ним кровать была, как конь, живая,

И с этажа въезжала на этаж.

А вечером, когда меняли грелку,

В великом гневе яростный хотел

Пустить бутылкой в толстую сиделку,

Но вдруг раздумал, или не успел.

Мелькнуло белое крыло халата,

И голос тихий свыше был: ослаб,

Лежит давно. За все придет расплата.

И вдруг увидел он большой корабль.

На нем товарищи уплыли в море,

Оставили его на берегу.

И плакал он в необычайном горе,

Все переплавившем в его мозгу.

Проснулся и грустил. И вдруг почуял,

Как боком, нежно ускользала тень.

Он на локте поднялся, торжествуя.

А это был четырнадцатый день.

Владимир Василенко

Полнолуние

Случалось ли тебе на светлый диск луны,

Наплакавшись, смотреть сквозь мокрые ресницы?

К твоим глазам тогда из синей глубины

Легко протянутся серебряные спицы,

И ты взволнованно, едва-едва дыша,

Глядишь на странный свет глазами дикаренка,

И кажется тебе, что связана душа

С далекою луной, таинственно и тонко.

В пути

Ох, дудом же дудит дудит,

Размолом тяжким в колесе,

На повороте задымит

И тают дымы те в овсе.

Зари недолог перелет.

И рябью звезды пробегут,

На перегонах целый год

Колеса мелют и прядут.

Тупым укором очерствел

Фасад зобастый и немой,

Источин жатвы час поспел,

Расписок кровью и стрельбой.

В полях корою снег да круть,

Да строже ночь жует увал,

В озябке, в дрожи белый путь

И ночь еще и — как подвал.

Дышу в прорез, в ущемь сильней,

Ремня упор — отказ в руке,

Опять вбивают пук гвоздей,

Опять в висок и там, в виске.

И буду так пока ничто

Расчеты сердца и костей.

И буду так — пока мечтой

Облит горячею, твоей.

1922.

ПРОЗА

К. Федин Анна Тимофевна

Повесть

Глава первая.

Довольно по реке этой городов понасажено, больших городов и малых, пышных, как купецкая супруга, и убогих, точно сирота круглая. И разными города богатствами упитаны, а есть и такие, где скудно. И разные города мастерства превзошли, и мастерствами шла городов тех слава, слава шла по всей Руси и дальше.

Вот и этот город уездный кому не ведом отменными своими штукатурами? И хоть строил Зимний дворец в Санкт-Петербурге заморский строительный мастер, да только штукатурили-то его артели толстопятые города того уездного, а строение без штукатурки — известно — словно девка небеленая. Да вот так — все палаты царевы все храмы божие, дворы гостиные, властей присутствия с тех пор, как на Руси кладку кирпичную зачали, вот так всю Русь кирпичную от края до края сыны городка того уездного бело-набело отштукатурили.

А еще славен городок тот тем, что сучат здесь крепчайшие канаты судовые, веревку русскую пеньковую, шпагат тончайший не хуже аглицкого. Попал такой шпагат в воду — стал крепче; повалялся на ветру — не перекусишь; для снастей рыбачьих, тенет да переметов — клад такой товар, находка.

Крепкий дух идет от лабазов канатных. В знойный день отворены широкие двери лабазные, как каретник перед закладкой. Сидят в лабазах бабы пахучие, щиплют быстрыми пальцами чалки прелые, громоздят круг себя вороха пакли. А у самых ворот лабазных, на табуретках крашеных распустили животы почтеннейшие, именитые степенства гильдейские. Из-под масляных жилеток полы сатиновых рубах выпущены: известно, что срамно носить прореху неприкрытою. Сидят степенства, слушают, как стрижи оголтело свистят над соборным куполом, слушают стрижей, млеют вместе с разморенной площадью, а больше ничем не занимаются.

А на площади пыльной, посередь кольца лабазного низкого, высится собор пятикупольный, белей снега белого. Да и как не быть ему белей снега, когда штукатуры в городе — свои, не наемные, и --">