Людмила Николаевна Репина - Был смирный день

Вдруг за столом завизжали — Вася побелел и стал медленно падать на стол. Мать подхватила его.

— Что ты, — по-мужски одернул его дядя Мишуха, — опомнись.

— На снег его, оттирать! — закричала баушка Секлетея.

Бесчувственного Васю поволокли на улицу, положили на сугроб и стали делать искусственное дыхание.

— Застудите, — голосила Дуняша. Она схватилась за голову и то подбегала к сугробу, то взбегала на крыльцо. — Ведь просила же, Христом богом молила. Так нет…

— А малец-то, кажись, совсем плох, — заметил кто-то.

Тут уж вмешалась Тамара Ивановна. Перед дорогой гостьей расступились. Она поднесла Васе чашку с разведенным лекарством — она всегда возила с собой аптечку. Воду влили Васе в рот, и через минуту он пошевелился, его начало рвать.

Еле живого Васю внесли в дом и положили на скамью перед печкой. Глядельщики облепили окна так, что в избе стало совсем темно. Васю знобило.

— Ну вот, из огня да в полымя, — старалась шутить баушка Секлетея. — Вот погоди, гости разойдутся ночевать, посажу тебя в печь, как пирог, там с тебя живо эта трясучка сойдет.

— Да ты сейчас сажай, а мы по деревне пройдемся, — говорили гости, — проветримся, пока совсем не затемняло. — И стали парами выходить на улицу. Гармонь заиграла переборы. Скулящий голосок заныл «Хазбулат удалой». Толпа удалялась…

А на колодце было бабье собранье:

— Вот городское воспитанье, велик ли стручок, а и тот выпивать!

— Ну и опился, вперед наука.

— А Дуняшка куда смотрела?

— Да она, чу, не велела, он сам.

— Зря накинулись на пария, — заступилась одна из баб. — Я в окошко сама видела, это ему Пашуха-меньшой прямо в глотку влил.

— Может, это и не от вина совсем, а много жрал. Я тоже смотрела в это время, ел в три горла: и грибы, и конфеты, и колбасу, — трещала старуха Барабаниха.

— Привез все-таки колбасы-то, — подхихикнула востроносая бабенка.

— А еще я видела, — перебила опять Барабаниха, — мне сама баушка Секлетея показывала, я к ним на кухню заходила: электрический чайник, весь как зеркало, прямо воду наливай, втыкай в розетку и сам закипит тут же.

— Да куда ему этот чайник, в нем и воды-то убирается три чашки, когда он один двенадцать чашек зараз выпивает, — рассуждала веселая бабенка.

— А что другие подарили? — не унимались бабы.

— Да так все: рубашки теплые байковые, блюда всякие, чашки, сандали, может, и еще чего было, да все не углядишь, — заключила Барабаниха.

— Подарки ничего, хорошие. Мне вот и таких бог не пошлет, помру и день ангела себе не справлю, — пригорюнилась одинокая седая старушонка.

Все сникли, приуныли и стали с усердием таскать воду.

Но вот подбежали новые бабенки, только что оттуда, и стали рассказывать свежие новости. Там все передрались. Разбузился малыгинский мужик, его связали. Смеялись над его же бабой, которая на все торжества подавала одну и ту же скатерть. При всех подаст, все видят, что и она не хуже других и подарить что-то может, а на другой день подарок увозит домой. Все это делается втайне, конечно, кроме хозяев никто не должен знать, а ведь сколько же можно сто раз по одному месту, надо и совесть поиметь.

— Ишь как вы ее, — вступилась одна из баб, — у нас в году-то тысячи праздников, всех не оделишь, а детей-то орава.

Долго спорили бабы. И больше всего их не устраивало в этом празднике то, что по старинному обычаю глядельщиков впускали в дом, желающих выпить допускали до стола. Все видели, все подмечали, не было никакой тайны, и все довольные и веселые расходились по домам. А тут — поди вот — как будто прячут что, и на порог не пустили, не угостили никого. Как же, пример во всем надо показать! День рождения старику справлять вздумали, господа какие. Вот бог и наказал, опростоволосились, окормили мальчонку.

ОБ АВТОРЕ

После школы работала сборщицей у конвейера механического завода.

Окончила Литературный институт имени А. М. Горького в Москве.