Шараф Рашидов - Сильнее бури

солнце высасывало из озерка и реки всю воду. Рано утром Муратали отправлялся в горы за водой. Он переходил от одного родника к другому, бережно, стараясь не потерять ни капли, нацеживал в кувшины драгоценную влагу и всю ее дарил своему урюку. Старик порой сам томился от жажды, но не было дня, чтобы он не напоил дерево, посаженное еще отцом. Оно было первой строкой в той трудовой песне, что рождалась утром и обрывалась лишь поздно вечером.

В то утро, держа в одной руке глиняный кувшин, а в другой - медный, Муратали осторожно спустился по узкой, извилистой каменной тропинке к горной реке и наполнил кувшины водой. Подниматься обратно было труднее. Рассвет еще лишь брезжил, старик смутно различал на крутой тропе серые, влажные от росы камни. Он шел медленно: с каждым шагом нести кувшины становилось тяжелей. Белая рубаха на старике взмокла от пота. Уже у самого дома Муратали поскользнулся и упал. Глиняный кувшин раскололся, а медный, выскользнув из ладони, со злорадным дребезжанием покатился вниз по камням тропы. Муратали, не без труда поднимаясь, вдруг охнул от жгучей боли: он содрал кожу на локтях, на коленях. Вытерев рукавом лицо, обтерев о штаны мокрые руки, ворча и вздыхая, он поплелся вниз искать кувшин. К счастью, кувшин, застряв в прибрежной гальке, не докатался до реки. Муратали снова наполнил его водой, снова пошел на гору, но уже не по змеистой тропинке, а напрямик, по крутому склону. У него ныло все тело, кувшин оттягивал руку, но досада придавала ему силу, и Муратали упрямо карабкался вверх, хватаясь свободной рукой за редкие кусты, за каменные выступы. Вот наконец и дом! Муратали толкнул ногой калитку и вошел во двор. Налив неполный чайник, он поставил его на огонь, а остальную воду отнес заветному дереву.

Злость его не проходила. Он открыл дверь в комнату дочери; Михри спала сладким сном. Старики сердятся, когда их дочери слишком долго нежатся в постелях, а Муратали в то утро надо было сорвать на ком-нибудь свою досаду. Он понимал, что дочери следовало хорошенько выспаться: она задержалась вчера на комсомольском собрании, вернулась за полночь, - но дурное настроение взяло верх над отцовским сочувствием.

- Эй, вставай! - крикнул Муратали. - Разоспалась! Меньше надо разгуливать по ночам.

Отец по утрам часто бывал не в духе, но Михри не обижалась-каждый день он вставал ни свет ни заря, хлопотал по двору, а потом до позднего вечера работал в поле. Намается за день, а отдыхом так и не насладится: стариковский сон короток. Так можно ли обижаться на него за сердитое ворчанье, которым он иногда облегчал душу?

- Вставай, вставай!-торопил Муратали.- Небось опять разгуливала со своим Керимом! Тебя уже не раз с ним видели. Смотри, дочь, осрамишь ты меня на весь кишлак!

Когда отец ушел, Михри ке спеша оделась, заплела длинные косы, бегущие по спине двумя тугими черными струями, умылась, взяла веник и, не слушая отцовских попреков, принялась подметать двор.

Видя прилежание дочери, Муратали успокоился и с тайным довольством оглядел свои скромные владения. Небольшой двор окружен ду- валом из горных камней разных оттенков и размеров. К дувалу прижался огородик: скоро он зазеленеет всходами лука, помидоров, пряного, пахучего райхона, душистого джанбыла, а также хны и усьмы [2], - услады молодых девушек. Взгляд Муратали задержался на урюковом дереве…

Могучее дерезо - гордость хозяина - покровительственно распростерло свои ветви над цветниками, над супой, покрытой огромным выцветшим ковром, над низеньким, ветхим домом, слепленным из глиняных катышей. И двор и дом постороннему человеку показались бы неказистыми, но для Муратали они дороже всего на свете; и где бы он ни был, - он, как о чем-то родном и желанном, вспоминал о доме, о сандале [3], на котором можно погреть старческие кости, о своем урюковом дереве, самом красивом в кишлаке. И воспоминания эти согревали сердце Муратали.

Покончив с уборкой, отец и дочь позавтракали на супе. Хлопковые поля находились за несколько километров от Катартала. Дорога туда была ровной, удобной, но, чтобы вовремя попасть на свой участок,\Муратали приходилось выходить из дому ранним утром. Правда, он уже привык к большим расстояниям: пшеничные поля, где он работал до освоения новых земель, находились далеко за горой, и добираться до них было еще трудней, чем до нынешнего участка.