Тембот Магометович Керашев - Дорога к счастью

пришли они из старого мира. Слишком хорошо знал Биболэт всю затаенную горечь их бесправной жизни, и первый образ, поразивший его детское сознание, был образ матери, украдкой утирающей слезы. Неприметной тенью мужа проходили они свою жизнь, безропотность и выносливость были мерилами их достоинств…

— Хорошо, — сказал Биболэт, — если не хотите вернуться, я и на это согласен… — и пристегнул оседланного коня к правому карему.

Тачанка, скрипя, накренилась под тяжестью старухи, которая взобралась первой. Она уселась и стала кутаться в ворохи платков: шелковый персидский, сохранившийся, повидимому, с молодых лет, заключил в пеструю рамку ее строгое лицо, а большой мохнатый, с густой бахромой, взметнулся огромными темными крыльями и опустился на плечи. Успокоенная и довольная, что нашла надежного спутника, она, как квочка, зачастила, приглашая молодых садиться поскорее.

Девушка нерешительно остановилась, молча уступая Биболэту свое место. Старуха поддержала ее. Биболэт понял теперь, что старуха — мать девушки. По обычаю первенство и лучшее место принадлежит женщине: но, будучи дочерью хозяйки, девушка гостеприимно уступала свое место. Однако, если бы Биболэт воспользовался ее приглашением, он показал бы незнание обычая, совершил бы неприличное. Он не попался на это безобидное коварство и, усадив девушку на ее место, сам сел рядом с кучером, лицом к женщинам.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Биболэт смог теперь внимательно присмотреться к спутницам. Старуха не отличалась красотой, но в лице ее было старческое благообразие, строгость которого подчеркивалась сомкнутыми темными бровями. Дочь сидела, опустив глаза и смущенно перебирая кисти шарфа. Ей, наверное, было не больше шестнадцати лет. Тонкие брови и черные, длинные ресницы резко выделялись на матовой белизне ее лица. Из-под пестрого шарфа выбивались пряди волнистых волос. Пучок бледных фиалок наивно был вышит на воротнике простенького ее пальто. Рассматривая эти цветы, необычные для черкешенки, которая любит восточную пестроту красок, Биболэт силился определить, что именно так заинтересовало его в девушке. Еще в яру он приметил в ней осмысленную сосредоточенность и отсутствие жеманной стыдливости, характерной для прежней черкешенки. Не это ли остановило его внимание? И где научилась эта девочка ценить скромную прелесть цветов?

Должно быть, Биболэт, забывшись, слишком настойчиво смотрел на девушку, и она, почувствовав его пристальный взгляд, подняла веки. Большие черные глаза глянули на него прямо, и он увидел в них ту пытливую робость правдивого чистого сердца, которая опасается возможной неискренности и грубости других.

— Я и не спросила, чей ты, сын мой? — прервала вдруг молчание старуха.

— Мозоковых, — ответил Биболэт, вздрогнув от неожиданности.

— Мозоковых?.. Мозоковых я, кажется, знала. Мозоков Измаил не дедом ли доводится тебе?

— Да, Измаил был моим дедом, — не очень охотно ответил Биболэт. Он не любил пристрастия старых людей к перетряхиванию всякой родословной пыли.

— Та-ак… Я знала твоего деда… Славный был человек, таких теперь и не сыщешь, — с обычным старческим многословием затянула старуха. — Он часто бывал у наших соседей, у покойного Дзеукожа, да будет ему джанат^[5]. И каждый раз заходил проведать мою бабушку, которая ведь была родом из вашего аула. Неглупый был человек Измаил и обычаев крепко держался… — Она помолчала и прибавила со вздохом: — Что же поделаешь, — смерть неумолима. Мало ли хороших людей покинуло этот мир!

Биболэт и девушка молчали. Они одинаково не сочувствовали словам старухи, от которых веяло тленом смерти. В сгустившихся сумерках она и сама казалась призраком прошлого: черным ворохом темнел ее силуэт.

Разговор оборвался. В небе зажглись яркие звезды. Летучие мыши с тонким писком витали над тачанкой; лошади, утопая во мраке, всхрапывали будто где-то вдалеке. Старые рессоры скрипели, отзываясь на гулкий стук колес.

— Я слышала, у Мозоковых сын учится по-русски в большом городе. Он твой брат или родственник? — вспомнила вдруг старуха.

— А может, я и есть тот сын? — засмеялся Биболэт.

— Ты?.. Да нет, у тебя и внешность и все поступки адыгейские! — с заметным смущением сказала старуха.

— Если адыге учится, он вовсе не перестает быть адыге. Наоборот, он еще лучшим адыгейцем станет.

— Так-то оно так… Но нынешняя молодежь ни на что не --">