Вильям Федорович Козлов - Услышать тебя

отрываясь от видоискателя, и щелкал, щелкал…

— В воскресенье, — убирая фотоаппарат, пробормотал он.

— Вернешься из командировки? — взглянула на него Наташа.

— Увидишь свой снимок в газете, — улыбнулся он. — Увековечил я тебя, Наташка! Вся область будет на тебя смотреть…

— Ты меня уже один раз увековечил… — ответила она.

— Когда? — удивился Сергей.

— Я еще была в пятом классе… В школьной библиотеке. Марина Ивановна с книжкой, и мы вокруг… Ты еще фамилию одной девочки перепутал…

— Наверное, была трудная фамилия?

— Да нет, легкая. Вместо «Аксенова» ты написал «Асеева»…

— Не обиделась? — весело посмотрел на нее Сергей.

— Она себя вообще в газете не узнала…

— Поехали, — сказал Сергей, направляясь к мотоциклу. — Вечно ты мне одни гадости говоришь…

— Никто себя не узнал, — продолжала Наташа. — Даже Марина Ивановна… Зато книжка хорошо получилась. Только заглавие кверху ногами…

Она забралась на заднее седло «ИЖа», крепко обхватила Сергея тоненькими руками и от удовольствия даже прикрыла глаза.

«ИЖ» взревел, выскочил на мостовую и, спугнув стайку воробьев, помчался по улице Ботвина. Старый пес проводил его взглядом, выпустив кость, обнюхал брошенный на тропинку старенький портфель и сладко зевнул, широко распахнув зубастую пасть и вывалив длинный язык.

— Только отец пообедал, теперь ты, потом Генка из школы прибежит… — ворчала мать, накрывая на стол. — И каждому нужно подогреть, что у меня, сто рук?..

— Ты не видела, куда я положил зубную щетку? — спросил Сергей. Он запихивал в сумку бритвенный прибор, кассеты с пленкой.

— О чем ты думаешь? — покачала головой мать. — Только что положил в боковой кармашек щетку вместе с мыльницей.

— О чем я думаю? — усмехнулся Сергей, он уже уселся за стол и, отщипывая хлеб, уткнулся в томик стихов Блока. — Все о ней, о Прекрасной Незнакомке.

— Ешь, щи остынут, — сказала мать. — И что за манера читать за обедом?

— Я толкую про Прекрасную Незнакомку, а ты про кислые щи…

— Осенью двадцать четыре стукнет… Женился бы хоть, что ли?

— Это не для меня, мать, — притворно вздохнул Сергей. — Все время в командировках, ну какая жена со мной будет жить?

— Мишка Тарасов полгода в море, а жена ждет…

— Ждет? — хмыкнул Сергей. — А я вчера возле ее дома инженера из вагонного депо видел. Длинный такой, с усиками.

— Я не видела, — отрезала мать.

Пообедав, Сергей похлопал себя по карманам, проверил, на месте ли паспорт, удостоверение, командировочные, взял сумку.

— Нашел работу, — сказала мать. — По неделям не бываешь дома…

— И то ворчишь, — сказал сын. — А что было бы, если б я все время сидел дома?

— Когда вернешься-то?

Уже на пороге Сергей ответил:

— В воскресенье, а может, в понедельник… Скажи Генке, чтобы не вздумал кататься на мотоцикле. Запросто шею свернет.

Повернулся и ушел.

Мать подошла к окну и проводила его взглядом до угла, сняла со спинки стула синий в полоску выходной костюм сына, ногтем стерла с лацкана крошечное коричневое пятнышко. Достала из кармана тонкий шелковый платок. Чужой, пахнет духами. В другом кармане два смятых синих билета. С кем-то вчера ходил в кино. Скрытный, никогда ничего не расскажет. Ни разу мать не видела Сергея ни с одной девушкой — видно, стесняется домой приводить… Квартира у них небольшая, а народу много. Сергей старший из трех сыновей. За ним Генка. В шестой перешел. Младшему, Валерке, семь лет. Всех мать любит одинаково, но почему-то за старшего беспокоится больше других. Кажется, на глазах вырос, а не понимает она его. Пожаловаться грех: не обидит, не накричит, не грубый, но и не скажешь, что ласковый. Когда рассердится, светлые продолговатые глазищи загорятся, острые скулы так и заходят на щеках, а через полчаса уже все забыл, снова смеется, шутит. А когда Сергей смеется, невозможно на него сердиться. Улыбка широкая, добрая, смех заразительный. Когда он дома, младшие братья от него ни на шаг не отходят… А разговаривать с ним не просто. Даже отец заметил. Говорит с родителями будто с усмешкой. Да и ей надо бы с ним помягче. С Генкой и Валеркой все ясно, а этот и маленький был не такой. Бывало, задумается (о чем, спрашивается, думать-то малолетке?) — как заснет, не дозовешься. И глаза какие-то диковатые делаются. Вроде бы на тебя смотрит, а ничего не видит…

Мать понюхала пиджак и поморщилась: курит. А дома ни разу не достал --">