Александр Степанович Старостин - Второй круг

увидел с воздуха посреди открытой воды — было арктическое лето — льдину, а на ней, похоже, нерпы, которые при более внимательном разглядывании оказались людьми.

Стояла свежая погода, шла крутая волна, и о том, чтобы «подсесть», не могло быть и речи. Филиппыч, однако, сел, нарушая все инструкции, которые, как известно, пишут в авиации красным по белому. На льдине оказались люди с потопленной фашистами шхуны. Излишне говорить об их состоянии. Скажем только, что двое суток среди моря, без надежды на спасение, когда льдина обтаивает с каждым часом, не забудутся ими до гробовой доски.

Пострадавших взяли на борт и разместили как сельдей в бочке, а может, и поплотнее.

Попытка произвести взлет, само собой, не удалась, так как гидроплан был перегружен сверх всякой меры и не мог встать на редан. Пришлось идти проливом, по минным полям, делая вид, будто не существует вражеских подводных лодок. Филиппыч и весь его экипаж (второй пилот — юный тогда Мамонт) превратились в моряков. «Моряками» они были сто пятьдесят миль, пока не выработалась часть горючего и не удалось взлететь на облегченной машине.

Инженер Росанов возился со створками грузовой кабины самолета Ан-12. Увидев Филиппыча, подошел к нему. Тут же возник и нагловатый техник Лысенко по кличке Академик и закурил. Стали глядеть на самолет, который выруливал на старт.

Лицо Филиппыча было отрешенно. Его левая рука непроизвольно сделала жест, который мог бы напомнить движение при включении тумблера радиостанции. И Росанов вдруг догадался, что Филиппыч мыслями сейчас в кабине. И три часа он не просто глядел на самолеты — он работал. Взлетал и садился.

Филиппыч весь подобрался. Губы его слегка поводило.

Вот самолет остановился на старте. Филиппыч запросил разрешение на взлет. Снял машину со стояночного тормоза и нажал на педали, удерживая ее на месте. Механик медленно вывел двигатели на взлетный режим — раздался рев, от которого задрожала вода в лужице. Отпустил педали. Самолет вначале медленно — еще можно было видеть в его полированном брюхе отражение стыков бетонных плит, — а потом все быстрее и быстрее, с оглушительным звуком раздираемой крепчайшей ткани пошел на взлет. Вот приподнял нос, и между колесами и бетонкой появился просвет. В плоскостях на мгновение мелькнуло зеленым дымом отражение леса — последнее, что связывало самолет с землей, — через мгновение он принадлежал только небу.

Филиппыч вернулся на землю, перевел дух и буркнул себе под нос:

— Подорвал на малой скорости… Зар-раза! Ну я ему…

Лысенко, глядя с придурковатой насмешливостью на Филиппыча, спросил:

— А ты бы, Филиппыч, сумел взлететь на таком лайнере?

— На этом? — Филиппыч задумался. — Если механик запустит моторы, отчего бы не суметь? Навигационные приборы те же. Гляди на ГПК^[1] да на авиагоризонт…

— А не врешь?

Филиппыч свирепо поглядел из-под седых, изогнутых, как пропеллеры, бровей на Лысенко.

— Ну-ка иди работать! — сказал он. — Раскурился! Ак-ка-демик!

Пожалуй, он и в самом деле взлетел бы. Но Росанов думал не о том. Он думал о тех людях, которых Филиппыч когда-то снял со льдины.

— Филиппыч, — сказал он, — был ли на вашей памяти случай, чтобы самолет сожгли на земле, как борт «три шестерки»?

Филиппыч повернул к Росанову голову и разразился такими пожеланиями, что, исполнись хоть самое безобидное из них, и бедный Мишкин (непосредственный виновник происшествия) с выросшим на лбу собачьим хвостом, разрубленный воздушным винтом на куски и вымоченный в баке МА-7 (машины для слива нечистот с самолета), обратился бы в пар. Кое-как до Росанова дошло, что подобного случая не знала отечественная авиация со времени Александра Можайского.

— Это ладно, — закончил Филиппыч, слегка успокаиваясь, — я думаю теперь не о самолете, а о последствиях. Ты понимаешь, что такое последствия?

— То, что бывает после, — предположил Росанов.

— «После, после», — передразнил Филиппыч, вряд ли удовлетворенный полнотой ответа, — в авиации все связано. Понял? И вообще везде все связано. Сделай что-то не так — и пошло и поехало. И чем дальше, тем страшнее. Как в сказке. У нас падать, так всем вместе.

Для наглядности он сцепил пальцы и поглядел на Росанова укоризненно.

— Вон, кстати, гляди, — сказал Филиппыч и поморщился.

Из микроавтобуса кое-кое-каквыбрался Мамонт — немолодой рослый мужчина с равнодушным лицом, на --">