Даниил Александрович Гранин - Искатели

правила: когда начался пожар, то не время проверять план противопожарных мероприятий.

Морозов громко засмеялся. Лобанов вернулся на свое место, сел и, облокотясь на широко расставленные колени, сцепил руки.

Установку отключили и начали разбирать. Пека, пробегая то с паяльником, то с мотками проводов, не переставал следить за Лобановым.

— Задумался! — с притворным почтением сообщил он приятелям. — Минимум академик.

— Или максимум студент, — откликнулся Морозов.

Люди солидные и занятые, они оценили шутку сдержанными улыбками.

— Либо студент, либо корреспондент, — заключил Пека. — Эти всегда суются не в свое дело.

В комнату быстрым шагом вошла молодая женщина. Чувствовалось, что и гладко зачесанные на пробор волосы, и строгий черный костюм, и эту быструю четкую походку — все по-молодому добросовестно и искренне вкладывала она в облик начальника, каким он ей представлялся. Но, несмотря на ее старания, этот заданный облик предательски разрушали девичьи припухлые губы и глаза — большие, серые, мягко освещающие ее неяркое, чистое лицо.

— Товарищи, — громко сказала она, — поздравляю вас. Наша лаборатория завоевала первое место и переходящее знамя.

Начав официально и торжественно, она не удержалась, улыбнулась и, улыбнувшись, засмеялась. И все кругом, глядя на нее, тоже засмеялись.

Новиков поспешно закончил телефонный разговор и, повесив трубку, весело потер руки:

— Ай да мы! Колоссально! Майя Константиновна, вы должны выделить энную сумму на банкет.

Пека помчался в мастерскую сообщить новость. Из смежной комнаты, где верещала дрель, подошли еще двое сотрудников.

— Майя Константиновна, тут к вам товарищ, — сказал Саша Заславский.

Его перебили:

— Как там было, расскажите.

— Ну что, Кривицкий, — торжествовал Новиков. — Вот вам!

— Слава, — философски вздохнул Кривицкий. — Слава — это не солнце, а всего лишь тень.

Майя Константиновна строго обернулась к нему, но встретилась глазами с Лобановым и сказала:

— Пожалуйста, простите. Я вас слушаю. — Она села за свой стол. — Там такие страсти разгорелись… Теплотехники заявили… Ах, да, простите, — спохватилась она и снова, улыбаясь, повернулась к сотрудникам: — Сейчас я все расскажу, только вот отпущу товарища.

Все посмотрели на Лобанова нетерпеливо и раздосадованно.

— Нет, вы пожалуйста, я подожду, — сказал он.

— Ничего, ничего! Итак, что у вас?

— У меня к вам направление из отдела кадров, — почему-то смущенно сказал Лобанов.

Кривицкий посмотрел на него с особым вниманием.

Лобанов порылся в карманах и, насупясь, явно недовольный тем, что кругом стоят люди, протянул направление Майе Константиновне.

Эти несколько строчек Майя Константиновна читала долго. Постепенно улыбка уходила с ее лица, губы твердо сжимались. Ощущение какой-то тревоги охватило всех. Стало тихо, только из соседней комнаты доносился пронзительный вопль дрели.

— Знакомьтесь, товарищи, — медленно, ровным, без всякого выражения голосом сказала Майя Константиновна. — Новый начальник лаборатории — товарищ Лобанов… — она заглянула в бумажку, — Андрей Николаевич.

Кто-то удивленно и недоверчиво хмыкнул, кто-то протянул «н-н-да-а», кто-то торопливо закурил. Затем наступило долгое, неприятное молчание.

— Пека, — сказала Майя Константиновна, — пойди скажи там, чтобы выключили дрель.

— Майя Константиновна, как же так? А вы… — сбивчиво начал Новиков и покраснел, поняв свою бестактность.

Майя Константиновна с трудом улыбнулась:

— Вы же знаете, я временно исполняла обязанности.

Да, они знали, что Устинова — молодой инженер и что на место начальника подыскивали солидного товарища, но эти разговоры шли так долго, что их перестали принимать всерьез. Устинова работала второй год, и никому в голову не приходило…

— Когда разрешите сдать вам дела? — тем же ровным голосом спросила она вставая.

Лобанов растерянно оглядел неподвижные лица.

— Я полагал… за вами практически остается руководство. Я пока присмотрюсь…

— Нет уж. — Устинова переложила бумаги на столе, отодвинула направление. — Нет уж, разрешите сдать вам дела завтра.

По мере того как неприязненная решимость Устиновой возрастала, Лобанов словно избавлялся от смущения.

Он медленно поднялся; от краски, недавно заливавшей лицо, только на скулах остался легкий румянец.

— Ну что ж, завтра так --">