Лазарь Викторович Карелин - Сейсмический пояс

слово, с таким напором на него во всей фразе произнести могла только она.

— Да, это я...

Он снова поглядел на себя в полированную поверхность, увидел, что стоит прямо, приметил в своей позе готовность припустить бегом, Так было, когда она звонила ему — всегда в какой-то неурочный миг,— когда смешливо, напевно, удивленно, дружелюбно, с першинкой в голосе спрашивала: «Андрей Лосев, это правда вы?». «Где ты?!» — кри­чал он в ответ, едва сдерживаемый шнуром телефона. Она всегда оказывалась где-то очень далеко. «Бегу!» — кричал он. И бросался бе­жать. В ночь, через весь город, в кромешную тьму, где светилось ее ли­цо. Господи, какое это было лицо! Было!..

Он вспомнил, как вспоминают о несчастье, что ей сейчас пятьдесят пять лет. Он понял, что бежать некуда. Пусть даже это и она, он не хо­тел встречаться с ней пятидесятипятилетней. Он знал, какой это ужас, обвал какой, когда встречаешься с женщиной из своей молодости.

— Да, это я, — повторил он и робко окликнул: — Нина...

— Нет, что вы!.. Мама умерла...

— Умерла?..

Тридцать лет прошло, как они расстались, а весть о смерти этой женщины с ожившим вдруг голосом поразила. Не стремился — позади все! — встретиться с ней, вдруг понял, вот сейчас понял, что боялся этой встречи, но все же надеялся все годы и, может быть, даже вчера еще, что встретятся. Зачем ему нужна была эта встреча? Почему он бо­ялся этой встречи? Почему откладывал, «не стремился» — ведь мог бы отыскать, написать, позвонить, приехать? Отлетели вопросы разом, все. Ее не было больше на свете. Он было испугался, что встреча эта настала, и вот ужаснулся, что ей теперь не быть никогда.Смятение было в мыслях, но слова сами поспешали, слагая продол­жение разговора, рождая фразу, какую и следовало родить, когда такая вот узнана печальная новость.

— Как же это, ведь она была совсем нестарой женщиной... — ус­лышал Лосев свой голос.

А в трубке отозвался ее голос:

— Сердце... Она всегда очень много работала... И потом, ведь вы знаете, у нас в Ашхабаде так иногда жарко, что... И потом...

Смятение продолжалось, потому что звучал ее голос, а ее не было.

Но слова сами набегали, нужные слагая фразы:

— И когда это случилось?

— Год назад.

— И вы не написали?

— А зачем? Ведь и вы ни разу не написали. Ей живой,.. Забыли, правда?

— Неправда, — услышал Лосев свой голос. Он кивнул этому отве­ту, подтверждая, что слова сложили верный ответ и он наконец сам вступил в разговор: — Где вы?

Он помедлил, собираясь с духом, чтобы задать очень важный во­прос. Напряглась в трубке тишина, будто собеседница его знала, что спросят ее сейчас о важном.

— Сколько вам лет? — спросил Лосев, подавшись навстречу гроз­ному известию. — И как вас зовут?

— Таня, — отозвалась женщина Нининым голосом. — Не пугай­тесь, я не ваша дочь... Правда, ведь вы об этом подумали? Мне двад­цать семь лет, а вы расстались с моей мамой почти тридцать лет назад. Отлегло?..

А он не знал, был бы он повержен новостью, что у него есть дочь, что вдруг нашелся кровно родной ему человек, похожий чем-то, может быть, и на него, совпавший с ним, как совпали голоса дочери и матери. Уже давно страшило его одиночество, и вот вдруг..,

— Где вы? — спросил Лосев, догадавшись, что ему жарко, взмок весь. — Взглянуть бы на вас...

Сжалось что-то в висках, тоненький какой-то звон там ожил. Пока­залось Лосеву, что мчится он назад, в юность свою, со скоростью звука, нет, света, да что там — куда быстрее. Он снова был там, в Ашхабаде, на тридцать лет назад отлетев, он целовал свою Нину. Все вспомни­лось! Что там все скорости вселенной по сравнению со скоростью памя­ти души.

— Я в Домодедове. Я все не решалась вам позвонить, хотя целую неделю прожила в Москве. На все ваши картины сходила, какие где шли. Правда, правда.

— Таня, сколько вам лет? — спросил опять Лосев.

— Мне двадцать семь, двадцать семь.

— Ваш отец жив?

— Отиа я не знаю.

— В Домодедове где вас найти?

— Где? Ну, у кассы ашхабадского рейса,

— Когда отлетает самолет?

— Он должен был уже улететь. Но рейс задерживается из-за по­годных условий. Я загадала: если рейс задержится, позвоню вам. На­верное, так бы сделала моя

--">