Николай Алексеевич Остроумов - С любимыми не расставайтесь

так как голова была забита другим. Во-первых, как на иголках сидел, ждал результатов операции, а во-вторых, и это ему уже казалось более существенным (бандитов-то все равно выловят), прикидывал план оборонительных действий — судя по тону обкомовского работника, над свинофермой собирались тучи. А ведь это был по району уже такой яркий пример.

Наконец позвонил Тихомолов, начальник милиции. Облава закончилась не совсем удачно. Когда нагрянула милиция, бандиты открыли стрельбу, разбили лампу. В темноте невозможно было понять, где свои, где чужие. Главарь выпрыгнул в окно, огородами стал уходить. Когда увидел, что за ним по пятам идут милиционеры, стал отстреливаться. Двух сотрудников убил, а одного ранил. И скрылся. Остальных взяли.

На второй день Зорин погнал в колхоз Тельмана, предупредить председателя и Хмурова, что будет комиссия. Сам представителей обкома дожидаться не стал, и без того забот было много, а вернее, не хотел с комиссией сталкиваться, решил подождать, к каким выводам она придет.

А выводы комиссия сделала жесткие — все зерно, что оставлено на фураж, свиноферма должна немедленно сдать. Председатель колхоза и Хмуров воспротивились, обратились за помощью к Зорину. Секретарь понимал, чем грозит изъятие фуражного зерна — от бескормицы вновь начнется падеж, ферма, начавшая было давать прибыль, захиреет, да и у энтузиастов после этого руки опустятся.

Поехал он в обком партии. А там его встретили вопросом:

— Вы что, товарищ секретарь райкома, не понимаете, что борьба за хлеб есть борьба за социализм?

После такой лозунговой установки вроде бы и возражать-то было неловко. И все-таки он пытался объяснить, что животноводство — это тоже борьба за социализм.

И тогда ему с холодной улыбкой объяснили:

— После строгого выговора следует лишь исключение из партии.

Да, вкатили ему строгача в учетную карточку в прошлом году.

Теперь вот свиноферма, а там, глядишь, и персональное дело…

Не вступил Зорин в конфликт с областным начальством. Уехал. Всю обратную дорогу мысленно страстный монолог произносил. В защиту фермы… да не фермы, а разумного, хозяйского подхода к делу. Но только кто его слышал, монолог-то этот?!

Хорошо еще, главаря поймали. Точнее — Бог сам явился. Был он ранен в ногу, понял, что нелегко ему будет в таком состоянии скрываться, — сдался. Хоть одна гора с плеч, а то и это лыко ему в строку бы поставили. Беспорядки не в чьем-нибудь районе — в его!

Захотелось увидеть Надю, ясное ее лицо. Думалось, они вместе обязательно придумают нечто такое, что разом разрубит узел, который так крепко завязала жизнь. Надя, только она, поможет укрепиться его духу, поверить в правоту своих поступков, своей жизни, наконец.

Наплевав на все условности, не заезжая в райком, он направился в Подбужье. Прямо в больницу. Решил, что пожалуется на боли в оперированном боку.

В больничном дворе встретил нянечку, знакомую с той поры, как лежал здесь. Спросил у нее — не уехала ли на вызов Надежда Сергеевна, здесь ли? Нянечка посмотрела на Зорина с недоумением, сказала почему-то почти шепотом:

— Так как же… товарищ секретарь… уволилась ведь Ланина. Где-то родственники у нее отыскались, вызвали ее к себе. За два дня, голубушка, все и оформила.

Дальше Зорин уже ничего не слышал, еле дошел до машины. А усевшись за руль, никак не мог сообразить, что же надо делать, чтобы поехала она, машина-то.

Когда он окажется «в форме», его пригласят в дом — на встречу с неизвестной дочерью. И вновь ему придется всматриваться в свое прошлое. Спрашивать себя, отвечать себе, взвешивать все, что было. И решать новую задачу — как увязать прошлое с открывшимся ему настоящим! И главное — уяснить, что несет оно ему, это настоящее? Прощение или вечный укор?!

--">