Сергей Венедиктович Сартаков - Философский камень. Книга 1

память. Когда трусливый охотник ночью в тайге подумает о медведях, медведи ему будут мерещиться за каждой корягой. Почему Куцеволова не узнала Людмила? И где же сам он слышал эту фамилию — Петунин? Откуда он ее знает? Но ведь знает, знает! И почему вот именно сейчас не может припомнить?

Тротуар кончился. Несколько десятков шагов по сырой поляне. И вот уже мощенная булыжником дорога. Сквозь дождевую изморось виднелись поднятые вверх полосатые шлагбаумы железнодорожного переезда. Светясь лентой тусклых огней, пронесся со стороны Москвы пассажирский поезд. Шлагбаумы опустились.

Куцеволов рассказывал, что очень любил свою работу путевого обходчика, потому, наверно, и сейчас его всегда тянет идти по линии, по шпалам.

— В руку бы еще молоточек на длинном черенке, а за пояс — гаечный ключ…

Они взобрались на невысокую насыпь, источавшую душный запах мазута. Четыре рубца черных, мокрых рельсов врезались в ночные глубины, наполненные глухой темнотой. Опаловым пятнышком в тумане обозначалась далеко впереди лишь остановочная платформа — редкая цепочка электрических фонарей над нею. Едва угадывались силуэты людей, ожидающих пригородного поезда.

Мокрый шлак похрустывал под ногами. Здесь было, пожалуй, даже еще пустыннее, чем в лесу. Там все же могли пойти жители поселка, там тропинка, пусть размокшая, грязная, а тут — ни души…

— По правилам путейским полагается ходить против движения поездов, по левому пути, — сказал Куцеволов. — И всегда, а в таком тумане в особенности. Налететь может сзади. Сам не увидишь, и машинист не успеет затормозить.

В этих обыкновенных словах Тимофею вдруг почудилось что-то такое, что Куцеволов предпочел бы скрыть, да сразу не сумел остановиться, а теперь сожалеет о сказанном сгоряча.

Но нет, Куцеволов стоял, повернувшись лицом к нему, весь какой-то небрежно распустившийся и старательно соскребал о головку рельса грязь, налипшую на подошвы сапог. Потом сладко потянулся, зевнул, похлопал себя по бокам и застегнул тужурку на все пуговицы.

— Знаю и я это правило, — сказал Тимофей. Прислушался: — Как раз, кажется, с той стороны, к Москве, поезд идет.

— Тяжелый, товарный, — подтвердил Куцеволов. — Я их привык различать по звуку, по дыханию паровоза. Значит, наш, пригородный, пройдет еще не скоро, надо товарному давать удаление.

И они снова пошли неторопливо к белесому пятну остановочной платформы, шагая по левому пути. Там, где шпалы были глубоко утоплены в землю, идти было легко, только иногда мелкие лужицы хлюпали под ногами, но встречались и такие места, где приходилось переступать со шпалы на шпалу, как по ступенькам лестницы. Куцеволов предупреждал Тимофея:

— Гляди, осторожнее. Было у меня один раз, руку едва не сломал, споткнулся, упал на молоток.

Он, как и прежде, шел справа от Тимофея.

А ровный гул тяжелого товарного поезда надвигался все ближе. Ритмично подрагивали рельсы соседнего пути, и земля под ногами словно бы тоже гудела.

Будто совсем уже где-то за спиной жарко дышал паровоз.

Еще минута — и полоса яркого света, в которой таежными мошками затанцевали мелкие дождевые капли, легла на гладкое железо и побежала вперед.

Этот свет словно бы ворвался и в мозг Тимофея, в тот его уголок, где прячется память, выхватил из нее полузабытое… Мороз… Иркутск… Старик, разыскивающий сына… Письмо комиссара Васенина… Петунин!.. Да, да…

Куцеволов остановился, обеими руками сильно и ласково сжал выше локтя правую руку Тимофея. Слегка наклонился к нему и шире расставил ноги.

— Переждем! Ну его к черту, пусть пройдет!

Прилежно работая светлыми поршнями и обдавая их тугой волной теплого, маслянистого воздуха, паровоз прокатился мимо. Сразу упала мрачная темнота. В ней, в этой грохочущей тьме, заполняя все окрест зыбкой дрожью, чеканно пощелкивали на стыках рельсов колеса вагонов, бешено летящих за паровозом.

Каким-то очень уж ловким движением Куцеволов рванул Тимофея, словно бы раскручивая вокруг себя.

Но Тимофей ждал этого, твердо знал уже, что это будет. И вместо того, чтобы подчиниться рывку Куцеволова, быстро, комком, упал ему в ноги. Что-то жесткое и холодное — рельс или подкованный сапог — уперлось Тимофею в горло, нечем стало дышать. Куцеволов всей тяжестью своего тела навалился ему на спину. Сбросить, скорее сбросить! Темнело в глазах…

Плечом снизу Тимофей сильно давнул, сам не сознавая во --">