Геннадий Александрович Семенихин - Летчики

старательно обивать снег. В обрывках морозного пара Мочалов увидел жену товарища. Галина Сергеевна торопливо вытирала руки о клетчатый передник.

— Извините, замешкалась со стряпней.

Она говорила тихо, растягивая слова по слогам. Этот тихий голос, доносившийся словно издалека, очень плохо вязался с ее внешним обликом. Она была высокая, смотрела на Сергея даже немножко сверху вниз. «Совсем под стать Кузьме», — подумал майор, пожимая ее полную теплую руку. Галина Сергеевна рассматривала гостя с откровенным интересом, чуть прищуря продолговатые черные глаза. Густые темные волосы локонам я сбивались на лоб и виски, а на затылке, сплетенные в косы, были убраны в тугой узел. Когда она улыбалась, на щеках у нее вздрагивали приветливые ямочки.

— А я вас не таким представляла.

— А каким же? — смутился Сергей.

— Думала почему-то, вы старше и выше. А вы совсем юноша.

— Виноват, я всего на год моложе Кузьмы, — возразил Мочалов. — Он только ростом меня перещеголял. — И после небольшой паузы, стремясь отплатить за минутное смущение, сказал: — А вы действительно учительница, сразу видно.

— Это почему же? — насторожилась Галина Сергеевна.

— Напали на меня, как на первоклассника: и ростом не вышел и моложе, чем следует. Пожалуй, и в самом деле за вашим муженьком не угнаться. Скажите лучше, куда повесить шинель.

— Давай, Сережа, — шагнул к нему Ефимков.

Раздевшись, Мочалов осмотрел квартиру товарища. Кузьма жил со своей семьей в двух теплых небольших комнатах. Обстановка подсказывала, что хозяин, подобно большинству летчиков, не привыкших к оседлому образу жизни, не стремился к приобретению дорогих вещей. Простой зеркальный шкаф, этажерка с книгами, широкий диван, радиоприемник в углу на подставке да дубовый стол, накрытый белой скатертью, — вот, пожалуй, и все. Справа от входной двери на гвозде висел шлемофон и пустой, без карты, планшет. Над этажеркой с книгами Мочалов рассмотрел фотографию в овальной металлической оправе: Ефимков с перекинутой через плечо планшеткой у своего истребителя. На фюзеляже самолета два ряда звездочек, обозначающих число сбитых Кузьмой вражеских самолетов. Мочалов помнил, что этот снимок подарил капитану корреспондент военной газеты, приезжавший на аэродром в сорок третьем году, а рамочку изготовил в авиамастерской механик Петя Голубев. Сергей потрогал пальцами холодный металлический ободок рамки и отошел.

Кузьма заметил, что гость рассматривает комнату, и широко развел руками:

— Вот так и живем, Сережа. Квартира вполне приличная.

— Это верно, Сергей Степанович, — подтвердила Галина Сергеевна. — Когда мы сюда приехали с островов, я нарадоваться не могла. После них любая комната дворцом выглядит.. Мы там в самое трудное время жили, в землянке. Не успела выйти замуж, а Кузьма меня сразу за тридевять земель… А здесь у нас уютно. Жалко, вы один, без жены.

Мочалов повел густыми бровями. При последних словах Галины Сергеевны серые его глаза засветились.

— Не вышло, — сказал он со вздохом. — Придется до мая жить в одиночестве. Нина наотрез отказалась переводиться в другой институт, у нее один дипломный проект остался. Хочет в Москве защитить.

Галина Сергеевна одобрила:

— С какой же стати переводиться, если осталось так мало.

— Галю, — пробасил Ефимков, — кушать нам поскорее. Не видишь разве: Сережа холодный и голодный, а ты его баснями про тридевятые царства мучишь.

— Да не слушайте его, зачем торопиться.

Мочалов протестующе поднял руку, но голубое платье хозяйки уже мелькнуло за дверь. Через минуту она вернулась, неся в руках тарелки. На столе появились закуски. Кузьма, довольный проворством жены, возбужденно прищелкивал пальцами.

— Ну, а главное, Галю, главное… — заторопил он, когда Галина Сергеевна в последний раз возвратилась из кухни с банкой маринованных рыжиков.

— Главным ты сам командуй.

Кузьма слазил за этажерку и достал две бутылки — одну с водкой, другую с шампанским. Он уже схватился за штопор, но Мочалов взял у него водку.

— Оставь до другого раза, дружище, я привез «Столичную».

Он склонился над чемоданом, который Ефимков, внеся в комнату, положил плашмя рядом со шкафом. Послышалось щелканье замков. Когда Мочалов выпрямился, в одной руке его сверкнула бутылка с белой наклейкой, в другой он держал стянутый шпагатом небольшой узелок.

— Вот голова садовая, — засмеялся --">