Екатерина Михайловна Шереметьева - Весны гонцы 2

зеленую хвою. Глеб знал удивительно дикие места…

Будто внезапный озноб, нападал на Алену страх.

— Скорей обними. Крепче, крепче. Ты не приснился, ты существуешь? Я, кажется, во сне тебя чаще вижу теперь, — шутила Алена.

Работать! «Нет надежней средства от потери равновесия», — говорит Руль. Попробуй-ка потеряй равновесие на уроке движения! Идешь по дощечке на метр от пола, она подбрасывает, пружинит, как стальная, а тебе еще нужно свободным голосом петь «Волга-реченька» и при этом рассчитать, чтоб дойти до конца доски к концу куплета. Да вдруг еще Руль крикнет: «Назад!» — и тут же изволь, не прекращая пения, повернуться на танцующей доске. «Хорошо двигающийся актер должен уметь мгновенно изменить движение, если изменились обстоятельства». Руль делает ударение на «мгновенно».

Насколько же легче сохранить равновесие на прыгучей доске, чем в жизни! Работать, работать! Хочется и Бесприданницу. Еще с Лилькой обе мечтали. Ой, непросто сыграть! Жить ей нечем — ни работы, ни друзей, даже мать ненастоящая. Только любовь. Любовь предала. Как у Лильки… Человек живет по инерции. И вдруг возвращается любовь. И подлее прежнего предает. Как это у Блока? «И даже рифмы нет короче простой, крылатой рифмы смерть». Смерть. Вниз с обрыва. «И нет сил… Расставаться с жизнью совсем не так просто». Как должно быть человеку страшно, чтобы решить: «Уж если быть вещью — быть дорогой, очень дорогой». И обрадоваться смерти. Лилька хотела жить. Как бы она сыграла Бесприданницу!..

А про Комиссара из «Оптимистической» говорила: «Трагедь не по мне». А вдруг и не по мне? Нет, очень хочется сыграть. Одна. Тоже одна, но цель, смысл — кто его отнимет? И пусть страшно. Пусть всё на острие ножа, каждую минуту на волоске и честь и жизнь — есть цель! Есть счастье — вытаскивать из грязи человека…

А интересно — рыжий Тимофей точь-в-точь Алексей из «Оптимистической». Характер, сила, анархия, бестолковая жадность к красоте. А подлого хулиганья, пьяниц и — хуже! — вроде Вожака из «Оптимистической» еще сколько «бродит по нашей земле и вокруг»? Схватиться лицом к лицу, как она, Комиссар, с разнузданными, растерянными… А может, ей было даже легче? Виднее: где враг, где друг? А сейчас только замудрому Огневу все ясно.

Ох, работать, работать! Хоть бы «Три сестры» скорей репетировать. Машу дорогую: «Или знать, для чего живешь, или же все пустяки, трын-трава». Для чего же ты все-таки живешь, Елена Строганова? Очень трудный у Маши четвертый акт. Сколько еще работы! Ух, и мешает же эта бестолковщина! Почему всегда так расхлябанно начинается год? Как тут войдешь в ритм работы? Хоть бы Глеб не так был занят. Какая без него тоска!

* * *

Накануне концерта, перед самой репетицией, приехал Глеб, вконец расстроенный: высокое совещание, где ему надлежало докладывать, назначили, как нарочно, на завтра. Алена утешала:

— Ну и лучше даже, а то вдруг скажешь: «Никудышная артистка!» Ничего, успеешь, увидишь еще…

Но, проводив Глеба, почувствовала, что это не только не лучше, а попросту очень плохо для нее.

Только возле Глеба ощущение избытка сил не трепало, не мутило, не бросало неведомо куда, а становилось словно предчувствием праздника. Он так нужен ей на концерте! Ведь ей еще страшнее, чем другим. Как теперь играть с Сашкой «В добрый час»?

Целый вечер усиленно репетировали игранную-переигранную программу концерта.

Подошла сцена из «Доброго часа». Огнев вдруг презрительно дернул плечом.

— Не понимаю, у нас репетиция или… Ходит пустоглазая, красуется!

— А у тебя, если хочешь знать, взгляд не Алексея, а следователя по особо важным делам, — отпарировала Алена.

Пошел обмен любезностями, Огнев повысил голос, Алена, чувствуя близко слезы, крикнула:

— Не смей на меня рычать!

Сашка изумленно глянул, повел плечом, вернулся на место Алексея. Даже не прорепетировали по-настоящему, а только проверили сцены.

Шефский концерт давали в клубе завода, где работали отец и брат Олега. Александр Андреевич, один из старейших и активных участников местной самодеятельности, приветливо встречал «целинников», размещал в гримировочных, хлопотал на сцене.

Агния с Тамарой просматривали костюмы, подглаживали, разносили по уборным. Валерий и Сережа готовили реквизит. Даже Коля и Володя толкались в актерском фойе, готовые прийти на помощь. Актерам оставалось только заниматься собой в настоящих гримировочных, где у каждого свое --">