Василий Петрович Ганибесов - Эскадрон комиссаров

препятствий, не было трудностей, против которых они не пошли бы.

— И еще, последнее, — говорил инструктор. — Политотдел берет шефство над вашей коммуной. Мы поставили задачей приобрести вам к весне трактор, и с этого месяца сотрудники управления дивизии начали отчисления.

Хлопали ему до боли в ладошах. Вскочив со скамей, отпускники кричали до хрипоты и не знали, чем еще можно выразить свои клокочущие чувства...

А утром были на станции...

Плескался эскадронный штандарт. Отпускники, взглядывая на него, ходили от одного к другому из остающихся товарищей и говорили с ними почему-то о самых посторонних вещах: о погоде, о времени и еще о чем-то.

Неожиданно подкатил поезд, и вдруг рванулась мысль, что ведь они сейчас уедут... Уедут. Отпускники бросились к вагонам, потом обратно к товарищам, жали им руки и вздрагивающими губами целовались с красноармейцами, с командирами, с военкомом. Схватили качать. Взлетели и Гарпенко, и Смоляк, и Ветров, и Куров, и еще кто-то, пока не засвистел паровоз.

Уезжали первовзводники... Зарокотавшие колеса поезда заглушили и оркестр, и крики эскадрона, и отпускников, кричавших что-то красноармейцам и командирам.

Гарпенко и Смоляк бежали за вагоном, потом, остановившись, долго смотрели вслед. Из двери вагона выглядывали головы отпускников. Лобастый Куров, прижимаясь щекой к железной обшивке, глотал слезы, не отрываясь смотрел на Смоляка и тихо улыбался...

...Когда командир и военком вернулись на перрон, эскадрон уже строился. На левом фланге неуклюже топтались новобранцы, старшина со сдвинутой на затылок фуражкой бегал около них и кричал:

— Смотри грудь четвертого, считая себя первым! Направо... Р-равня-йсь! Смирно!

Гарпенко посмотрел на новобранцев, откашлянул и прошел на середину.

--">