Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк - Первая корреспонденция

— Что же теперь?.. Писать, так уж что-нибудь позабористее.

— Дай подумать, — отвечал Линкольн, пощипывая над верхней губой молодую поросль.

Минут десять прошло в полном молчании. Слышно было только, как за стеной возились, укладываясь на ночлег, ребятишки, да кто-то из запоздавших прохожих грузно шлепал по улице по тонкой грязи, наполнявшей весь З. обширным морем. В единственное, ничем не завешенное окно глядел удручающий мрак почти уже наступившей осенней ночи, надвинувшейся свинцовой пеленой над городом, лишенным фонарей, мостовых и тротуаров…

— Видишь, братец ты мой, — начал Линкольн, — ведь если бы мы не сидели здесь с тобой, то непременно скучали бы дома или ложились спать.

— Правда, — отозвался Учитель.

— Ну вот об этом и писать надо, потому что все теперь у нас или скучают, так, что хоть вешайся с тоски, или видят уже третий сон…

— Начнем так, — подхватил Учитель, — наш богоспасаемый город лежит от центров России за тысячи верст…

— Пожалуй… а что же потом?

— Придумывай еще ты… Можно добавить: окружен он высокими, почти неприступными горами и непроходимыми лесными дебрями…

— Хорошо, очень хорошо, Учитель, — подбадривал приятеля Линкольн. — А теперь пиши: в жаркую летнюю пору, когда дорожная грязь превращается в пыль, сюда еще можно, с грехом пополам, проехать; но чуть только начались дожди и вязкая горная глина размокла, тогда — прощай! к нам ни волк не пробежит, ни человек не пройдет.

Так из фраз, диктуемых то Линкольном, то Учителем, была начерно набросана корреспонденция. На другой день она была переделана и исправлена, на третий подвергнута тщательной критике, на четвертый старательно Учителем переписана и на пятый опущена в почтовый ящик. Все эти дни авторы были в большой ожитации. Предприятие, задуманное горячими юношескими головами, казалось им чем-то необыкновенно грандиозным, весьма важным по своим результатам. При этом же возможность видеть первое свое произведение в печати есть уже победа над целым миром. Впрочем, из благоразумной предосторожности они ограничились тем, что подписались под корреспонденцией тремя буквами: М.З.Б.

Задорная статейка, бившая в нос ядовитыми словечками, в сущности же говорившая о неблагоприятных географических условиях З., разобщавших его с миром, и об отсутствии умственной жизни в городе, была нарочно отправлена в наиболее распространенный между местным чиновничеством орган "Сын Отечества".

4

Два часа дня. Весь служилый чиновный люд города З. спокойно предается мирному послеобеденному отдыху. Кое-кто успел уже вздремнуть. Выписывающие же «Сынок» или «Досуг» ждут почтальона Васюхина, который исполняет свою должность в З. лет пятнадцать и знает всех адресатов по имени-отчеству. Сегодня суббота, и потому почта должна быть с газетами и журналами.

Прохор Иванович Чистоперов, контролер горнозаводского управления, губернский секретарь и кавалер двух медалей, одной за Крымскую войну и другой — "За усердие", облеченный в бухарский халат, заменявший ему дома форменный вицмундир, в ожидании появления перед окнами Васюхина сидел и перелистывал том прошлогоднего «Сынка» с карикатурами, который у него аккуратно подшивался и поступал в «библиотеку».

Прохор Иванович был политик высшей школы. Он внимательно следил за "бестией Наполеонишкой", за "подлой Австрией", нотами любимого им князя Горчакова и польским вопросом.

— Ну как, Прохор Иваныч, наши дела? — спросят его любители политики, не так усердно читающие газеты.

— Наполеонишка все гадит, — отвечает Прохор Иваныч и затем начинает подробную лекцию о том, в чем и кому «гадит» французский цезарь.

Внутренней жизнью и вопросами, назревшими в России, Прохор Иваныч не интересовался, как не интересовались этим и остальные читатели «Сынка» и «Досуга».

— Мальчишки-то у нас шумят… — так презрительно отзывался Прохор Иваныч о целом литературном движении шестидесятых годов. Воспитанному в суровой муштре николаевских времен, привыкшему к деспотическому строю, в котором на каждой ступеньке стояло свое начальство, выражавшее свои мнения в «проектах» и «записках», Прохору Иванычу казалось великим нарушением субординации, что какие-то, нигде не служившие и безчиновные «мальчишки», литераторы, осмеливаются свысока трактовать о правительственных делах и разных мероприятиях.

— Оттого и студенты бунтуют, — пояснял --">