Евгений Николаевич Чириков - Свинья

лошадь и свинья!» Моментально вскочив с полу, он поднял и накинул на плечи кафтанишко, служивший ему тюфяком, одеялом и подушкой, и опрометью бросился в сени.

— Это кто? — выглянула из-за перегородки заспанная физиономия Матрены.

— Это мы, насчет свиньи... — на ходу бросил Максим и выбежал.

На дворе под навесом стояли десятки лошадей, и торчал целый лес поднятых вверх оглобель. Лошади аппетитно похрустывали овсом, жевали сено, время от времени пофыркивали, встряхивались и позванивали привязанными под шеей колокольцами и бубенчиками. Откуда-то выскочил давно проснувшийся «Шарик» и начал весело прыгать у ног своего хозяина.

Отыскав не без некоторого усилия свои сани, Максим осмотрел их, ткнул свинью, и убедившись, что все благополучно, подошел к своей лошаденке. Та оторвалась от сена и обернулась. Максим потрепал ее по заду.

— Пожевывай, пожевывай! Скоро домой поедем, вот только свинью продадим. Вишь ты, овес жрет! — не без зависти подумал он, взглянув на соседнюю рыжую лошадь. — Постой, ужо как свинью продадим, я тебе фунтиков с десять куплю, — решил он, а пока до покупки, влекомый чувством доброжелательства к своей тощей лошаденке, подошел к колоде, из которой ела рыжая лошадь, и начал выгребать из-под ее морды овес себе в полу.

— Эй, бела борода! Чиво делашь? — послышался вдруг чей-то голос.

Максим смутился, высыпал овес из своей полы обратно в колоду и как ни в чем ни бывало направился к своим саням.

— За это по морде вашего брата бьют, вот что! прибавил сердитый голос.

— Почем брали? — счел нужным осведомиться растерявшийся Максим.

То-то «почем брали»!.. Жулики! право, жулики.

— А ты полно, милый! Я ведь и взял-то всего с горсточку, посмотреть только.

Долго еще сердитый голос ворчал и ругался. Максим не отвечал; он, молча, насупившись, шевырялся в своих санях и мысленно повторял: «Ну, и народ же! Разорвать тебя рад из за всякой пустяковины»! Потом он почесал в затылке и пошел в горницу. Там шла теперь страшная кутерьма; спавшие поднимались с пола, обувались, разбирали одежду; одни умывались, другие молились, третьи ругались с «куфаркой». Максим успел уже за ночь познакомиться со всеми наезжими мужиками и расспросить их где можно продать свинью, много-ли могут дать за нее и проч.

Часов в восемь утра Максим выехал со двора. Город давно проснулся; на улицах его шла сутолока, кипела жизнь, все суетилось и двигалось. Но теперь Максим уже не ощущал той робости и беспокойства, которые охватили его вчера при въезде в город. Пребывание на постоялом дворе, встреча и разговоры с «бывалыми мужичками», в особенности-же происшедшая вчера в ночь драка в помещавшемся внизу дома трактире, — драка, в которой приняли живейшее участие многие из случайных знакомых Максима, — все это вместе сильно поколебало во мнении его авторитет и тот неведомый страх и беспокойство, которые внушал ему каменный город с его обывателями. Максим видел, что он здесь не один, что здесь ихняго брата достаточно; вчера он был свидетелем сцены, которая возвысила его в собственных глазах: во время драки один из «ихняго брата» ругался с квартальным, и тот «ничего не взял», т. е. не причинил никакого вреда ругателю; стало-быть, тоже и «ихний брат» не лыком шит, кое-что да значит и он. Робость и беспокойство пропали, на смену им явилось признание за собой некоторого значения, ощутимость собственного «я». Теперь Максим уже не думал, что вот вот он, по неведению, сделает что нибудь не так, не «по положению» за что могут и «по шеям».

Максим ехал в мясные ряды, где, как он узнал, можно было продать свинью. Навстречу ему попадались мужики, которые, проезжая тихим шагом по улице кричали: «Вот картофи, кому картофи!..» «Луку, репы, моркови!..» «Молока, молока, молока-а-а!» На это Максим обратил теперь особенное внимание; на его лице проглянуло какое-то раздумье, размышление. Раздумье это скоро разрешилось самым неожиданным образом.

— И в-вот свинью, свинью, свинушку! — залился он вдруг высочайшим тенором. Бежавший за санями «Шарик» громко залаял. Прокричав, Максим осмотрелся: ничего особенного не произошло. Он опять закричал, — и опять ничего. Так, не встречая по пути никаких затруднений, Максим выбрался на главную улицу. Заметив здесь усиленный шум и движение, он и сам надбавил силы.

— Вот кому свинью, да-свинью-ю-ю, да-свинью-ю-ю.

— Прочь! — крикнул с угла городовой и сделал соответственное возгласу движение рукою. Максим не понял: --">