Владимир Яковлевич Ленский - Несчастные

могу о них сказать, а только обручался я не для разговоров с ними, и к иному стремилась моя душа...

Папаша и мамаша сами понимали это и чувствовали передо мной неловкость; раз даже мамаша, Варвара Ивановна, заставили Любовь Ивановну выйти к нам из ихней горнички, да только один конфуз, одно горе получилось из этого. Вышли они к нам в столовую бледные, как смерть, да, не дойдя до стола, вдруг пошатнулись и посмотрели на меня так жалко, что сердце мое перевернулось. Вскочил я, подхватил их, посадил на стул. Тут Любовь Ивановна и разрыдались, да так тихо, жалобно, вот как плачут маленькие, слабенькие девочки...

Папаша растерялись, обняли свою дочь, прижали к родительской груди, и у них самих на глазах показались слезы. А мамаша рассердились -- и на дочь и на супруга, стали кричать, что это, мол, безобразие, неприличие и все такое...

Любовь Ивановна сразу затихли, а папаша вдруг крикнули на мамашу:

-- Да замолчи ты! Не видишь разве, что Любинька в обмороке!

И в самом деле, Любовь Ивановна потеряли чувства. Головка этак склонилась на плечико, глазки закрылись и -- как неживые...

Ну, унесли их, стали приводит в чувство. После вышли ко мне папаша и мамаша, в большом конфузе и в глаза мне не глядят. Мамаша говорят:

-- Он у нас слабенькая, только это ничего, поправится...

А папаша молчал, и лицо у них совсем убитое...

И опять я думал, когда шел домой: "Неспроста все это! Ах, неспроста!..". И тяжело мне было, что и сказать невозможно...

II.

Думал я отступиться, хоть и понимал, что не будет мне уже жизни без Любови Ивановны. Пришел я раз к ним в дом вечером. В доме огней еще не зажигали, сумерки были, и в комнатах стояла такая тишина, точно там где-то покойник лежал.

Прошел я одну комнату, другую -- никого! Не видать ни папаши, ни мамаши, видно, их дома не было. А в гостиной сидели Любовь Ивановна, да так тихо, что я сначала их и не заметил. Закутавшись в темную шаль, прижались в уголок дивана, и лицо у них белое-белое, точно из бумаги, а большие глаза смотрят куда-то прямо, застыли от муки и ничего не видят, кроме этой своей муки...

И как увидел я эти глаза -- так весь и задрожал. Страшно мне стало, точно заглянул я в самую глубь страдания человеческого. И тогда же мне пришло в голову: "Если это страдание из-за меня -- пусть я лучше умру, чем заставлять так мучиться Любовь Ивановну!..".

Сел я поодаль и завел речь издалека, о том, что, вот, бывает -- люди ошибаются и сходятся на муку один другому и потом всю жизнь маются: что лучше, мол, разобраться раньше, и если что покажется не так -- сказать адью и с тем до свидания...

Любовь Ивановна как будто и не слушали меня, все смотрели куда-то перед собой и молчали, точно меня тут вовсе и не было. А когда я замолчал -- они вдруг повернули ко мне лицо и долго смотрели на меня, -- жуть меня взяла от этого их тяжелого, горького взгляда. Потом они покачали головой и тихо сказали, отвернувшись:

-- Вы, Кирилла Иваныч, не обижайтесь; уж такая я, и со мной ничего не поделаете. Я сказала, что выйду за вас -- и свое слово сдержу. Так и будет. А вы можете отказаться, если я вам не нравлюсь...

В гостиной было уже совсем темно, и не видно было мне их лица, -- только голос их звенел и дрожал, и по этому я узнал, что они -- плачут. И жалость схватила меня за сердце. Ударил я себя в грудь, так, что косточки хрустнули.

-- Никогда, говорю, Любовь Ивановна, не откажусь от вас, если вы сами меня не прогоните от себя. Потому что не могу жить без вас!.. А если сказал что неладно --простите, Христа ради!.. Не могу видеть вашей муки, и разные мысли приходят в голову. Вижу, что не мил я вам, знаю, что не такой, как я, человек вам нужен, и непонятно мне -- зачем вы себя принуждаете к браку со мной. Оттого и начал я сей разговор. Ах, Любовь Ивановна, если бы вы сказали мне, о чем ваше горе! Может, я мог бы помочь вам?..

И опять они тихонько покачали головкой и так тяжко-тяжко вздохнули. Потом сказали:

-- Нет, Кирилла Иваныч, не принуждаю я себя к этому за-мужеству, потому что мне все равно, за кого бы ни выйти, Мамаша хочет, чтобы я вышла замуж -- и я не противлюсь ее воле. Может быть, так и надо, как она решила. А в моей муке не виноваты ни вы, ни кто другой, и в чем она -- я не могу вам сказать. И не можете вы мне ни в чем помочь. Только об одном прошу вас -- не спрашивайте меня больше об этом. Вижу, что вы любите меня -- и жалко мне вас, потому что наперед знаю, что вы будете несчастны со мной. И я должна вам сказать об этом, чтобы вы знали, на что идете. У вас еще есть время -- вы --">