Пимен Иванович Карпов - Кожаное небо

выродков, говорю я, издаются, то неужели нельзя издать записки безвестного рабочего, раз в них горит и трепещет большая душа? Это было бы чудовищно.

Вот почему я так страстно собираю, храню, а время от времени буду опубликовывать безвестные исповеди, рассказы, так или иначе отражающие человеческую душу, душу труженика.

На этот раз я предлагаю вниманию читателя отрывки из рукописи кузнеца. Происхождение отрывков совсем недавнее. Найдены они в 1921 г. на фабричном задворке. Ни имени автора, ни того, жив ли он, узнать при всем моем старании не удалось.

Долго мудрили над рукописью те, кому она попала в руки (и первый я), норовя обкорнать ее и так и эдак. Но напоследок всем нам стало стыдно, и рукопись оставлена такою, какою была найдена. Да это и понятно, так как каждое слово отмечено печатью высокого мастерства. И все же это только отрывки – «зарубки», как они названы кем-то при нумерации разрозненных листков с оглавлением их. Поэтому и почерк рукописи разный. Так, в заглавии, затерявшемся где-то в уголке одного из листков, слово «Кожаное» выведено крупными энергичными линиями, тогда как слово «небо» – едва заметными черточками, точно писавшему ненавистно было это слово. А в общем во всех листках изломанные линии – точно зигзаги сейсмографа души от тех ударов жизни, что потрясли писавшего. А может, и не его одного? Тогда не лучше ли отнести рукопись не к исповеди одного, а к исповеди многих? Я это и делаю здесь. Но при этом я должен сказать несколько слов о себе и… о раках-толмачах.

Дело вот в чем. В один из установленных для обозрения моего хранилища дней, когда я позволил себе прочесть несколько отрывков из предлагаемой исповеди, мне было кем-то заявлено, что это подлог и что сам я, собиратель подобного рода материалов, – буржуй, развожу мистику, истерику и еще черт знает что. Это, дескать, не записки кузнеца, а литература упадочника-интеллигента.

Словом, поднялся страшный вопль головотяпов и толмачей по моему адресу:

– Мистик!.. Истерик!.. Буржуй!..

Тогда, возмущенный, заговорил я. Вот что я сказал, обратясь к головотяпам:

– Глупцы! Самая уродливая мистика – это блуждание в трех соснах, то есть в трех словах, вроде выкрикиваемых вами; самая неизлечимая истерия – это глупость; самая отъявленная буржуазность – это «к ногтю». А все вместе это вы дураки.

– Мы тебя знаем!.. – не унимались головотяпы.

– Обо мне вам меньше всего нужно знать, – возразил я, – Но из жалости к вашему убожеству предваряю вас: слов, особенно дурацких, я на веру не принимаю, стало быть, я не мистик; ваших угроз не боюсь, так как нервы у меня канаты и я не истерик; а хотя ныне и занимаюсь научной работой, но еще недавно был батраком, плотником, каменотесом, участвовал в Октябрьской революции – ясно: я не буржуй. Так зарубите же себе на носу, дураки: клевета, помноженная на глупость, есть преступление, более страшное, чем, скажем, убийство. А всякое преступление, как известно, карается законом. Если же для вас закон не писан, то это не значит, что мы живем в беззаконной стране. Вот и все. Имеющие даже ослиные уши, чтобы слышать – да услышат.

– А – а-а… убить его… – кинулись на меня с кулаками все, а главным образом толмачи. – Упадочник!.. до такого упадка довести русскую литературу – за это убить мало. Нет, довольно!.. Будем переводить иностранцев… а доморощенных писак-самозванцев – на костер!..

Но, отстранив этот кулачный аргумент толпы грозным взглядом, я все так же продолжал, на этот раз обратясь уже к толмачам:

– А вы, толмачи, достаточно ли сообразительны, чтобы больше не лить крокодиловых слез на счет упадка русской литературы? Прочтите полностью «Кожаное небо», и вы увидите, что слезы ваши напрасны. Или и для вас только и света, что в окне переводной иностранной дребедени? Короче говоря, или и у вас ума – кот наплакал? Если так, то вот вам мой совет: бросьте гоняться за гнилыми иностранными фабрикатами. Поддержите добротное отечественное производство от руки. Самая модная шляпа, хотя бы и с клеймом «Берлин», «Париж» или «Лондон», не прибавит к голове ума. Поэтому давно пора поумнеть, толмачи, и читать и переводить только то, что отмечено печатью мастерства и вдохновенья. Вот, если это рукопись неизвестного рабочего проймет ваши толстые кожи огнем новых мыслей и новых образов, не в пример иностранным многим вещам, в которых есть все что угодно, только не мысли и не образы, – если словом, вы упьетесь «Кожаным небом», я тогда предоставлю в --">