Валерий Яковлевич Брюсов - Неизданная проза

преданность деда литературе. Он «был довольно замечательным человеком, – отмечает Брюсов, – <…> Он был поэт»[11]. Брюсов сочувствует деду, рассказывая о том отношении, которое сложилось в семье к его занятиям литературой: «Над дедом за его пристрастие к чтению, к стихам, за то, что сам исписывал груды бумаги, проводя за такой работой бессонные ночи, все кругом смеялись: сначала – старшие, отец и мать, после – братья, сослуживцы, знакомые, еще позже жена, а за ней – сыновья и дочери, особенно дочери. Этот смех застал еще я»[12]. По-иному складывались взаимоотношения с дедом самого Брюсова: «Дед первоначально любил меня, посвятил мне одну сказку и длинное стихотворение „Волки“. Позже он интересовался моими литературными опытами и отстранился от меня окончательно лишь после появления первого выпуска „Русских символистов“»[13].

В рассказе «Голубочки – это непорочность» наиболее сильно звучит человеческая жалость к «бедному дедушке», который предстает слабым, беззащитным, обижаемым родными стариком. Двадцать пять лет спустя, в «Памятях» (конец 1923 г.), образ деда – «поэта-неудачника», всю жизнь прожившего «интересами, чуждыми и непонятными всем его близким, всем его окружающим», приобретает эпические черты, и линия литературного подвижничества, едва намеченная в рассказе «Голубочки – это непорочность», получает здесь главенствующее значение.

Можно отметить в рассказе и свойственную Брюсову любовь к Москве, к ее патриархальному облику; город здесь не враждебен человеку, а дружествен ему. Брюсов пишет об Анюте – девочке одиннадцати лет: «Она полюбила Москву. В этих грязных улицах, в этих неровных домах чудилась ей странная красота».

Традиционную для русской классической литературы демократическую и глубоко гуманистическую тему «маленького человека», обиженного и униженного косной обывательской средой, Брюсов разрабатывает и в некоторых других произведениях. Это рассказ «Бемоль» со знаменательным подзаголовком: «Из жизни одной из малых сих» (1903)[14], повесть «Обручение Даши» (1914–1915) и оставшаяся в рукописи повесть «Моцарт» (1915), реалистически изображающая драму бедного музыканта[15]. Особое место среди произведений Брюсова о современной ему русской действительности занимает незаконченный роман из жизни московской купеческой семьи (1914–1917), главы которого печатаются в настоящем томе. Вызывая в памяти страницы горьковского «Дела Артамоновых», эти главы позволяют увидеть, что творчество Брюсова-прозаика все более развивалось в направлении к социальному реализму.

Довольно прочно утвердилось мнение о «чужестранности» (М. Цветаева[16]) Брюсова, подкрепленное утверждением А. Ильинского: «В то время как темы из древнеримской жизни являются любимым замыслом Брюсова со школьной скамьи до последних его дней, совершенно случайными являются темы исторических рассказов, повестей, романов и драм из русской жизни»[17].

На такой вывод безусловно повлиял тот факт, что оба опубликованных исторических романа Брюсова не касаются русской тематики. Однако даже в «Огненном ангеле» можно отметить любопытную деталь: Мефистофель, рассказывая о путешествии с Фаустом по различным странам (часть II, глава XII), особенно выделяет путешествие в Московию, где «доктор Фауст показывал свою ученость при дворе княгини Елены, но остаться там не пожелал из-за лютых морозов». Московия – единственная страна, где Фауст выступает, по рассказу Мефистофеля, активно действующим лицом, в других же – в Италии, Греции, Египте, Турции – он всего лишь любопытствующий наблюдатель. В народной книге И. Шписа, послужившей источником для этого эпизода, нет ни Елены, ни показа учености, ни ссылки на лютые морозы, а содержится лишь беглое упоминание о России, зато о пребывании Фауста в остальных странах рассказано более или менее подробно.

Тема пребывания Фауста в России занимает Брюсова и позднее. Около 1910 г. он записывает план драмы «Фауст в Москве»[18]. Однако продуманная в деталях и, возможно, целиком «проигранная» в мысленном театре (все ее картины точно хронометрированы: «Пролог» – 10 минут, 3-я картина – 18 минут, 4-я картина – 5 минут и т. д.) драма эта осталась ненаписанной.

Попытки перенести литературного или фольклорного героя-иноземца в русские условия Брюсов предпринимал неоднократно. В сказке «Фея Лилия» это – «немецкая фея»[19], в рассказе «Таинственный посетитель» – некий «бес», ведущий происхождение от «Хромого беса» Лесажа, --">