Михаил Николаевич Волконский - Темные силы

продолжайте…

— В полтора года граф составил себе капиталец и выписал жену, прекратив у себя ночные оргии, — сказал Беспалов. — Пустился он в аферы… Они шли у него с переменным счастьем, но с мало-помалу возраставшими убытками… Наконец, у него случился крах, то есть полный крах что называется. В то время произошла история и с его братом. Тот попался и, скрываясь, передал ему тридцать тысяч, чтобы на проценты от них воспитывался родившийся ребенок, то есть Маня. Все это слышал камердинер, который потом рассказывал мне. Граф же Савищев, когда его брат бежал, деньги присвоил себе, а Маню отдал в воспитательный дом. Мы с женой взяли ее оттуда и воспитали. Подымать историю я не мог: где мне было тягаться с графом Савищевым! А он с этих тридцати тысяч пошел и пошел на подрядах… Тогда сумасшедшие делали дела, в конце царствования блаженной памяти государыни Екатерины Второй!.. Так вот, собственно, Маня и получила только теперь, что ей следовало раньше получить… Вот какие дела бывают на свете!..

Глава LXVII

Только на другой день вечером, после исчезновения Кости, Анна Петровна серьезно встревожилась о нем…

Костя пропал без вести. Напрасно Саша Николаич старался, напрасно обещал за розыск крупную награду — ничего не вышло…

Анна Петровна находилась как в чаду после случившегося с ней нового неожиданного переворота. Казалось, она всю любовь перенесла на Сашу Николаича. К известию о пропаже Кости она могла привыкнуть исподволь, потому что сначала была надежда, что он объявится, и только мало-помалу выяснилось, что с ним, должно быть, что-нибудь случилось и он исчез навсегда. Анна Петровна горевала и, вместе с тем, быстро утешалась, потому что теперь у нее был Саша, который окружал ее такой лаской и таким вниманием, какие она еще не видела никогда…

Как-то раз Саша сидел с матерью, когда ему доложили, что его желает видеть Андрей Львович Сулима…

— Скажите, что я не принимаю, — распорядился он.

Лакей исчез, но вскоре вернулся снова и доложил:

— Они очень просят…

— Скажи, что я не принимаю, понимаешь? — рассердился Саша Николаич.

— Им очень нужно! — продолжал настаивать, видимо, получивший хороший «чаек» лакей. — Они говорят, что у вас их книга.

«Ах, эти записки!» — вспомнил Саша Николаич и приказал:

— Позовите ко мне Ореста Власовича!

Орест пришел, поставив растрепанные усы ежом, что служило у него признаком недоумения. Он недоумевал, зачем мог понадобиться.

— Я получил известие, — сказал он, — что вы нуждаетесь в моем обществе. Я на вашем месте не связывался бы с такой персоной, как я!..

— Вот что, Орест! Возьмите у меня в комнате на столе сафьяновую тетрадку и передайте ее господину, который меня спрашивает. Да скажите ему, чтобы он впредь оставил меня в покое, что я теперь не сомневаюсь ни в чем. А если он начнет слишком рассуждать, то вы намекните ему, что я приму меры против общества «Восстановления прав обездоленных», запомнили?

— Общество «Восстановления прав обездоленных», — повторил Орест, — что ж тут трудного… Помилуйте, мой друг, для вас я на все готов. Вы можете выпустить на меня целую роту господ, которые вас спрашивают — и я с ними поговорю. Вы же знаете мое красноречие… Может быть, вы ему предложите какие-нибудь напитки? Я его угощу с удовольствием и сам тоже выпью…

— Нет, он, вероятно, не пьет…

— Тогда это нестоящий человек, гидальго, я пойду к нему…

Андрей Львович Сулима сильно поморщился, когда увидел вышедшего к нему Ореста с сафьяновой тетрадкой.

— Эге! — сказал Орест. — Да мы с вами знакомы, кажется! Встречались, кажется… Позвольте вам, милоссдарь, сервировать честную длань Ореста Беспалова.

И он с размаху наотмашь протянул первым важному, осанистому Андрею Львовичу руку…

Сулима не без брезгливости ответил Оресту рукопожатием.

Тот расшаркался перед ним, затем с необыкновенным достоинством указал на кресло и сел сам, после чего сказал:

— Мне поручено вернуть вам манускрипт. Он нам не подходит.

— То есть как это не подходит? — переспросил Андрей Львович, принимая тетрадку.

— Не подходит, не годен!.. Я его, собственно, не просматривал, но мой друг, Саша Николаич, читал его и нашел негодным. А я в его литературный вкус верю!

— Но Александр Николаевич взял у меня заметки вовсе не для одобрения их с литературной стороны. Они его интересовали…

— А теперь более не интересуют! — --">