Михаил Николаевич Волконский - Забытые хоромы

Убить этого Пирквица, убить себя… уничтожить все и всех?.. В голове Чагина мутилось, в глазах заходили зеленые круги, пол шатался под ногами; он хотел что-то сказать, но губы не повиновались ему. Однако он сделал над собой усилие и заставил себя опомниться. Он знал уже, что сказать Пирквицу: он хотел сказать ему, что это вздор, что он не едет, что он похвастал, и затем пойти к Лыскову, рассказать ему все и отказаться от поездки. Но, когда он открыл глаза, Пирквица уже не было возле него.

Чагин, за минуту еще перед тем бывший на высоте счастья, чувствовал теперь себя самым жалким, самым несчастным человеком.

«Боже мой! — думал он, пробираясь через толпу и терпеливо оглядывая всех, чтобы найти Лыскова, — какой я ничтожный, пропащий человек! Теперь ведь все погибло, все… все!»

И ему казалось, что не только все погибло, но что и сам он погиб безвозвратно и никогда уже не сделаться ему, как прежде, веселым и счастливым, что он так и останется погибшим навсегда.

— Лысков, Лысков! — заговорил он наконец сдавленным шепотом, завидев приятеля. — Лысков, ты не уехал еще! — и, пробравшись к нему, он теребил его за рукав и все повторял в отчаянии: — Лысков, голубчик, что я наделал!

— Что с тобой? — удивился тот, слегка отстраняясь.

— Поди, пойдем… мне надо сказать тебе.

Они прошли в коридор.

Тут Чагин, прерываясь и погоняя слова, бессвязно рассказал все случившееся.

— Глупо! — задумчиво произнес Лысков, когда приятель кончил. — Что же теперь делать?

— Одно средство — мне отказаться от поездки, и тогда, если Пирквиц будет рассказывать, все увидят, что он врет…

— Глупо! — повторил Лысков.

— То есть что глупо? — переспросил Чагин, не только подавляя в себе горечь обиды, но готовый сам себя ежеминутно называть глупцом и дураком.

— Средство твое глупо; во-первых, если эта дрянь Пирквиц (я знаю его) станет рассказывать, что ему известно о посылке за бумагами, то, поезжай я один — ясно будет, что проболтался я, а главное — отпущено по двести рублей на брата; я думал, что нам двухсот хватит вдвоем, и заплатил свои двести поляку. Теперь кого ни возьми — подай ему деньги, а откуда я их достану?

— Ну вот, я говорил, что все пропало! — упавшим голосом произнес Чагин (ему казалось, что он не только говорил это Лыскову, но даже убедил его в этом). — Я говорил, что все пропало!..

— Слушай! — начал вдруг Лысков, помолчав. — Другого, кроме тебя, я все-таки не возьму, потому что другой, кроме всего, может так же, как и ты, сделать еще новую глупость, и тогда уже не вывернешься; ты теперь проучен, и, помни это, теперь слушаться… Понимаешь? Постарайся загладить вину!..

«Да он с ума сошел! — мелькнуло у Чагина. — Он рассуждает, когда на самом деле все пропало, все!»

— Поезжай сейчас домой, — продолжал между тем Лысков, — пошли Захарыча в казармы за лошадьми для нас, для него и для моего денщика Бондаренко, забери вещи, отправляйся ко мне и жди меня там! Когда Захарыч придет с лошадьми, вели ему и Бондаренко вести их в Ямбург и там накормить до нашего приезда. Для нас приедет подвода из полка. До Ямбурга мы поедем на ней, а дальше верхом. Скажи Захарычу, чтобы не копался. Им нужно часа за четыре быть до нас в Ямбурге, чтобы дать лошадям вздохнуть…

Чагин почувствовал, как его колени и нижняя челюсть задрожали.

— Так ты думаешь, что мы все-таки можем ехать? — проговорил он.

— Ступай, брат, и делай, что тебе велят! — перебил Лысков. — Самому мне теперь нужно здесь остаться… Так помнишь, что нужно сделать?

Серьезный тон и нахмуренное лицо Лыскова подействовали на Чагина.

— Ехать домой, — проговорил он, оживляясь, — Захарыча — за лошадьми. Отослать его с Бондаренко в Ямбург. Они должны там быть за четыре часа до нас. Накормить. Мне быть готовым к отъезду и ждать у тебя… Кажется, все?..

— Все. А мазурку ты опять должен танцевать с Арсеньевой?

Чагин весь вспыхнул и потупился.

— Да, с нею, — чуть внятно произнес он.

— Хорошо. Так я предупрежу ее, что ты не можешь, и извинюсь под каким-нибудь предлогом.

«Нет, положительно, этот человек удивительный, из ряда выходящий, — уходя, думал Чагин про Лыскова. — Но неужели еще не все погибло и я могу быть счастлив?»

VI История Пирквица

Несмотря на то, что Чагин исполнил с самой тщательной аккуратностью все, что требовал от него Лысков, — отправил лошадей, захватил вещи и ждал его, вполне одетый в дорогу, — ему --">