Николае I, к которой ему по-прежнему недоставало источников; о присылке их он просил, в частности, В. В. Стасова. Затем работа над повестью прервалась (Толстой болел), но изучение материалов не прекратилось. 10 декабря 1902 г. Толстой сделал в дневнике запись, из которой вырос образ Николая: «Вся жизнь его, от того страшного часа, когда люди присягали ему, и до того часа, когда он лежал с отпуском грехов по голову, — была сплошным не перестающим рядом прегрешений» (т. 54, с. 336). Однако в конце декабря Толстой обдумывает не образ Николая, а сосредотачивается на личности Хаджи-Мурата. Поводом послужило письмо И. И. Корганова (сына уездного начальника города Нухи, в чьем доме жил Хаджи-Мурат перед бегством) с предложением описать все, что ему, тогда десятилетнему мальчику, запомнилось о Хаджи-Мурате. Толстой горячо откликнулся на его письмо: «Простите, что вместо того, чтобы быть просто благодарным вам за вашу любезность, я еще позволяю себе заявлять свои желания, но когда я пишу историческое, я люблю быть до малейших подробностей верным действительности. На всякий случай выпишу несколько вопросов… 1) Жил ли Хаджи-Мурат в отдельном доме или в доме вашего отца? Устройство дома. 2) Отличалась ли чем-нибудь его одежда от одежды обыкновенных горцев? 3) В тот день, как он бежал, выехал ли он и его нукеры с винтовками за плечами или без них?.. Чем больше сообщите мне подробностей, как бы незначительны они ни казались вам, тем более буду благодарен» (т. 73, с. 353). В ответ И. И. Корганов прислал свои воспоминания, в которых, в частности, писал: «…Хаджи-Мурат был большого роста, плотно сложенный, красавец, с остриженной черной бородой, конечно, крашеной, ходил в белой черкеске, щеголем… Он жил у нас в казенном двухэтажном доме, в нижнем этаже, ежедневно обедал с нами за общим столом, ел мало, ничего не пил (из вин). Жидкой пищи не ел. Когда подавали ему, как гостю, первому, он ни за что не брал с блюда первым, ждал, когда возьмет моя мать, сидевшая рядом, и он с блюда пилава (который готовился ежедневно) брал заметно из того самого места, с которого брала моя мать… мне объяснили, что это обычай на востоке из боязни быть отравленным… Послеобеденные прогулки совершались ежедневно… В день бегства мы отъехали более версты, у самой опушки леса Хаджи-Мурат выхватил пистолет и на месте выстрелом убил одного из казаков… Отец мой выступил с двумя ротами солдат около шести часов вечера и, благодаря тому, что он, как инженер, знал хорошо топографию уезда и все тропинки… перерезал ему дорогу и настиг в лесу, где началась огнестрельная перестрелка… Рассказывали, что Хаджи-Мурат получил четырнадцать пуль в грудную область и все еще не сдавался. После каждой пули он затыкал дыру каким-то удивительным восточным пластырем и как будто не чувствовал раны. Так живьем он не дался» (т. 74, с. 8–9). Корганов посоветовал Толстому обратиться к его матери, обладающей хорошей памятью, и 8 января 1903 г. Толстой написал А. А. Коргановой письмо с такими вопросами о Хаджи-Мурате: «1) Говорил ли он хоть немного по-русски? 2) Чьи были лошади, на которых он хотел бежать? Его собственные или данные ему? И хорошие ли это были лошади и какой масти? 3) Заметно ли он хромал? 4) Дом, в котором жили вы наверху, а он внизу, имел ли при себе сад? 5) Был ли он строг в исполнении магометанских обрядов: пятикратной молитвы и др.?.. 6) Какие были и чем отличались те мюриды, которые были и бежали с Хаджи-Муратом?.. 7) Когда они бежали, были ли на них ружья?» (там же, с. 10–11). То немногое, что вспомнила А. А. Корганова, она передала Толстому через С. Н. Шульгина (1861–1929), педагога и историка, собиравшего для Толстого в тифлисских архивах материалы к «Хаджи-Мурату».
Параллельно с этим Толстой усиленно работает над образом Николая I. «Я пишу не биографию Николая, но несколько сцен из его жизни мне нужны в моей повести «Хаджи-Мурат», — писал Толстой 26 января 1903 г. своей родственнице А. А. Толстой, лично знавшей Николая, в ответ на ее предложение помочь ему. — А так как я люблю писать только то, что я хорошо понимаю … то мне надо совершенно, насколько могу, овладеть ключом к его характеру» (т. 74, с. 24). Интересовали Толстого также распоряжения Николая I, касающиеся Хаджи-Мурата, и «вообще о ведении Кавказской войны во время наместничества Воронцова. Сколько я знаю, Николай сначала в 45 году требовал решительных действий, а потом, противореча сам себе и не замечая этого, требовал медленного воздействия на горцев вырубкой лесов и --">