Евгений Андреевич Салиас - Четвертое измерение

следовало ожидать, а не этого, так такого же чего, — еще хуже.

На другой день действительно Стурин приехал и прошел прямо наверх, где сидел за работой молодой человек. После нескольких слов о Петербурге Стурин заговорил прямо, объяснив, что мать накануне все поведала и рассказала.

— Да, это правда! — отозвался Базанов.

И лицо его сразу ожило, глаза блеснули… Выражение лица и взгляд молодого человека были таковы, что у Стурина слова замерли на языке. Ему показалось, что начать противоречить молодому человеку, убеждать его в его слепоте при подобном восторженном настроении, все равно, что войти в иноверческий храм и остановить в нем богослужение, доказывая всю его несостоятельность или бессмыслие.

«Как же ему теперь объяснять, — подумал Стурин, — что это невероятное ослепление. Для всех, кроме его самого? Он ничего не поймет, как мы не можем понять, что он видит в ней. С каким же однако мысленным аршином приступил он к этой женщине. Фу, Создатель! Да это ведь четвертое измерение!»

И мысль эта показалась Стурину и забавною, и верною.

«Да, это то измерение предмета, думалось ему, — которое может-быть существует, может-быть нет, которое нашему разуму непонятно, а медиумам понятно, до уразумение которого когда-нибудь общечеловеческий разум и достигнетъ».

Однако Стурин решился. Желание добра молодому другу, боязнь за его будущее пересилили в нем простую щепетильность. Он горячо стал доказывать Базанову, что через год, или два он разойдется со вдовой, потому что в ней нет ровнехонько ничего того, что он хочет видеть в ней.

Базанов усмехался почти презрительно. Он сожалел Стурина — это было ясно. Изредка он качал головой. Его движение говорило:

«Как люди ограничены! Как глупы! Как изуродовано в них понимание многого, самого существенного в жизни!»

Стурин уже начал злиться на друга, и наконец, выговорил:

— Послушайте, Константин Алексеевич. Ведь это, наконец, черт знает, что такое! Ведь этому ничему поверить нельзя! Ведь никогда никто не поверит, что можно влюбиться в Гликерию Ивановну. К ней обыденная человеческая мерка не приложима, потому что мерить нечего! Что же вы видите в ней?.. С какой точки зрения вы смотрите на нее — чтобы любить… Знаете, голубчик, не шутя, что я надумал: это в роде нашего спиритического четвертого измерения.

Молодой человек быстро вскинул свои светлые задумчивые глаза на Стурина, долго смотрел на него и потом выговорил, едва заметно улыбнувшись:

— Может-быть!.. Ведь вы же верите, что оно существует в физическом мире. Ну, а я стало-быть доказываю собой, что оно существует и в нравственном мире.

— Нет… Это самообман! Вы чрез год или даже ранее разочаруетесь в этой женщине или, точнее выразиться, приложите к ней только три измерения нравственные и… прозреете! И будете вы — несчастный человек… Вспомните ваш казус с Заквашиным?!..

— Это иное дело… — воскликнул Базанов. — Я заглазно вообразил себе, судя по книге, светлую и духовно высокую личность, т. е. совершенно другого индивидуума, чем в действительности уродился этот Иван Кондратьич.

— А тут разве не то же… Разве вы не создали себе свою Гликерию Ивановну… Свою! С которой почтенная Рюмина и незнакома даже. Неблагоприятное мнение об ней не есть мое личное исключительное мнение. Поймите, что Рюмина для всех, начиная с вашей матери и кончая последним обывателем нашего города — женщина старая, дурная и глупая… А ваша мать, да и я тоже — прибавляем: и недобрая…

— Ну, а для меня, улыбнулся Базанов, — она красива, добра и умна… И я прямо и искренно говорю вам: я страстно люблю ее. Не поди она за меня замуж… Я… Я и не знаю, что сталось бы со мной…

— Ну так я скажу, что если вы будете с нею счастливы, то это…

Стурин запнулся, потом вскочил с места и выговорил растерянно…

— Ну так это — четвертое измерение!..

--">