Вячеслав Яковлевич Шишков - Чертознай

подумывать, как бы мне советскую власть отблагодарить.

Полгода прошло. Лето наступило. Секретарь и говорит: - На вот тебе получку, иди погуляй, культурно развлекись.

Я сметил, что секретарь проверку хочет мне сделать... Ох, хитрец... Я пальцы послюнил, пересчитал деньги, иду, не торопясь, поселком, иду, любуюсь: все наше, все советское. Кооператив торгует, десять новых бараков большущих, Народный дом огромаднейший под крышу подводят. Постоял, поглазел, поскреб когтем бороду.

И понесли меня непутевые ноженьки в кабак.

"Ах, - думаю, - что же это я, варнак, делаю. Ведь замест культурности я винищем, конешно, обожрусь". И начал сам с собой бороться. Вот схвачусь-схвачусь за скобку, да назад.

У самого слюни текут, а все-таки борюсь. Ну, борюсь и борюсь...

Глядь - бригада комсомольцев идет на работу, батюшки - рогожное знамя у них. На рогоже буквищи: "Позор!" - и дохлая ворона повешена. Приискатели в хохот взяли их:

- Эй вы, рогожпички! - кричат, присвистывают, изгаляются всяко.

Ах, мать честная! Жалко мне стало молодежь. Парни все работяги, совестливые. Посмотрел на них, подумал: вот ребенок мой приедет, подрастет, обязательно в комсомол определю. Увидели меня ребята, гвалт подняли:

- Дядя Чертознай! Опозорились мы. Бьемся, бьемся, а все впустую... Смекалки еще нет у нас. Помоги! Бригадиром нашим будешь.

А кобылка востропятая, приискатели на смех подняли меня:

- И чего вы, рогожники, к Чертознаю лезете? Он забыл, как и кайло-то в руках держать. Будет землю рыть, ногой на бороду себе наступит.

Задели они меня за живое, осерчал я, выхватил рогожное знамя, взвалил его на плечо, скомандовал:

- Комсомо-о-лия! Аида за мной, малютки.

И повел прямо в тайгу, хотелось мне сразу их на золотое место поставить, было у меня на примете такое местишко сильно богатимое, да с пьянством забыл я - где оно.

Вот придем-придем, начнем шурфы рыть, я покрикиваю:

- Давай-давай-давай, малютки!

Парпи до седьмого пота преют, аж языки мокрые. Нет, вижу, что не тут.

- Аида на ново место! - командую.

Так и бродим по тайге, ковыряем породу, а толку ни беса лысого. "Ах, думаю, - старый дурак, пропил память". И ребята приуныли. Ну, я все-таки подбадриваю их:

- Солому ешь, фасон не теряй, малютки!

И стал я, братцы, с горя сильно пить, у спиртоносов водки добывать. Ой, грех, ой, грех... Так протрепались мы по тайге почем зря боле месяца.

И случилось, братцы мои, вскорости великое чудо чудное.

Как-то выпивши лежу ночью под елью, малютки храпят, намаялись, сердешные, а мне не спится. Вдруг, как в башку вложило, вспомнил. Ну, прямо вижу явственно: вершинка Моховой речушки, огромадный камень-валун, да кривая сосна развихлялась в три ствола... Выскочил я, загайкал, как лесовик:

- Го-го-го-го!.. Вставай, малютки, пляши! - И припустился возле костра в пляс. Комсомолия продрала глаза, спросонья закричала:

- Батюшки! Чертознай с ума сошел.

Одним словом, мы чуть свет то место разыскали: вот он, камнище, вот вихлястая сосна.

Я наклонился, рванул мох,- золото!.. Наклонился, рванул,- золото! Ребята принялись, как копнут где - золото!..

Вот ладно. Оставил их, говорю:

- Шуруй, малютки. Обогатим советскую власть. Давай-давай-давай! - А сам, дуй-не-стой на прииск.

Секретарь повстречал меня:

- Чертознай! Куда ты запропастился? Скоро торжество у нас, Народный дом открываем.

- Молчи, молчи, Петрович, - по-приятельски подморгнул ему и спрашиваю: - А робенчишка-то моего выпишешь?

А он:

- Деньги посланы, ребенок твой едет.

Я возрадовался, да шасть в цирюльню. Командую цирюльнику:

- Бороду долой, лохмы на башке долой!.. Чтоо личность босиком была, как у секретаря... Катай!

Цирюльник усадил меня в кресло, а мальчонке крикнул:

- Петька! Мыла больше, кипятку. Приготовь четыре бритвы! - И начал овечьими ножницами огромаднейшую мою бороду кромсать да лохмы. Он стрижет, Акулька подметает.

Я взглянул, батюшки! - целая корзина, стогом, да из этой шерсти теплые сапоги можно бы свалять. Оказия, еи-оогу... И пыхтел цирюльник надо мной с лишком полтора часа. А как воззрился я в зеркало, ну, не могу признать себя и не могу. Дурацкий облезьян какой-то... Ну, до чего жалко стало оороды...

Цирюльник полюбопытствовал:

- Уж не жениться ли задумали?

- Нет - отвечаю,-не жениться, а молодым хочу быть.

Ведь я с комсомолией работаю. Не с кем-нибудь, а с комсомо-о-лией! К тому ж скоро робенок должон ко мне прибыть.

- Ваш собственный-с?

- Да уже не твой же. На подивись.- Тут я вынул, конешно, из кисета --">