Николай Александрович Лейкин - Леший

Н. А. Лейкинъ ЛѢШIЙ ЮМОРИСТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ ПОДГОРОДНОЙ ДЕРЕВЕНСКОЙ ДАЧНОЙ ЖИЗНИ

Въ подгородномъ уголкѣ.

— Гуляешь?

— Гуляю. Что мнѣ теперь?.. Ряпушки пудовъ шесть сачкомъ наловилъ, въ кадушкахъ ее насолилъ — вотъ теперь семья недѣли на три съ хлебовомъ, сказалъ караульный сторожъ Миней, самодовольно улыбнулся, пососалъ трубку-носогрѣйку, увидалъ, что она потухла, выбилъ изъ нея золу и, спрятавъ трубку въ штанину, сѣлъ на скамеечку, рядомъ съ молодымъ человѣкомъ въ охотничьихъ сапогахъ, въ кожаной курткѣ, фуражкѣ и съ двустволкой на колѣняхъ. — На охоту собрались? задалъ онъ вопросъ.

— Да… Думаю поохотиться, да вотъ вашего заводскаго приказчика поджидаю. Онъ хотѣлъ со мной вмѣстѣ итти. Охота-то только нынче плоха. Совсѣмъ дичи нѣтъ.

— Весна была холодна. Майскіе-то холода, помните, какіе стояли! Огурцы смерзли. А птицѣ подавай тепло. Птица холоду не любитъ. Въ холодную весну выводковъ въ половину. Да и съ Ильина дня опять холода пошли. Вотъ рыба — этой холоду только подавай. Въ холодную погоду всякая рыба лучше ловится. Вотъ ряпушка-то… Нонѣ такой ея ходъ былъ, что вотъ я уже шестой десятокъ доживаю, а такого хода не запомню. Вотъ лещъ нонѣ поднадулъ рыбаковъ. А изъ-за чего? Лещъ идетъ тереться о камни, когда калина цвѣтетъ, а тутъ такъ выдалось, что когда калина-то цвѣла, деньковъ пять-шесть теплыхъ выстояло! А вѣдь лещъ, онъ временемъ идетъ. Калина отцвѣла — его ужъ въ мережку и не заманишь. Тутъ ужъ онъ какъ рѣдкостная вещь. Его и неводомъ рѣдко поддѣнешь. Онъ послѣ Троицына дня въ разумъ входитъ и хитеръ становится. Да, поднадулъ лещъ, поднадулъ… съ разстановкой повторилъ Миней и прибавилъ:- Поздно на охоту-то собрались. Надо бы утречкомъ.

— Да утромъ приказчику вашему недосугъ. Занятъ онъ. А одному бродить по лѣсу скучно.

— Темнѣетъ нонѣ скоро. Смотрите, какъ бы лѣшій не обошелъ, когда изъ лѣса-то возвращаться будете.

— Ну, вотъ… Я не вѣрю въ лѣшаго, улыбнулся молодой человѣкъ.

— Не говорите такъ, сударь… Не хорошо… таинственно подмигнулъ Миней. — Сами въ лѣсъ на охоту собираетесь — и вдругъ такія слова!.. Не ровенъ насъ…

— Полно.

— Оставьте… Еще если бы такъ до Ильина дня говорить, то ничего. Тутъ онъ не сердитъ и шутки шутитъ, а послѣ Ильина дня онъ сердитъ.

— Отчего же послѣ Ильина дня сердитъ?

— Его время начинается — вотъ отчего. Послѣ Ильина дня ночи темныя и длинныя, а это онъ страсть любитъ. Въ свѣтлыя ночи онъ спитъ, потому что свѣтъ ему не понутру, а въ темныя ночи его дразнить не слѣдуетъ.

— Да развѣ онъ слышитъ, что объ немъ говорятъ?

— Слышать не слышитъ, а чуетъ. Почуетъ, что вотъ къ нему невѣроятность чувствуютъ — и будетъ тому человѣку мстить.

— Да что же онъ можетъ сдѣлать?

— Живота рѣшить можетъ. Заведетъ въ такое мѣсто, что и не выйдете. Обойдетъ, запутаетъ и загонитъ въ топкое болото.

— Здѣсь такихъ глухихъ мѣстъ нѣтъ, возразилъ молодой человѣкъ.

— Какъ нѣтъ? А за рѣкой? Тутъ какъ-то кривулинскія бабы за брусникой пошли… Днемъ пошли. Пошли, да и сказали про него нехорошее слово, такъ онъ ихъ водилъ-водилъ — и заставилъ-таки ночевать въ лѣсу. Бабы столько страху натерпѣлись, что безъ брусники домой прибѣжали. Ягоды, кузовья — все побросали. Прибѣгаютъ домой — и давай ихъ трясти лихорадка.

— Заблудились?

— Въ томъ-то и дѣло, что въ своемъ знакомомъ лѣсу заблудились. Обошелъ. А и лѣсъ-то ихній только что названіе, что лѣсъ, но главная статья — болото, ручейки и лужи. А лужи есть такія, что ежели въ нихъ попасть, то такъ тебя съ головой въ тину и затянетъ. Сколько у кривулинскихъ мужиковъ коровъ-то тамъ тонетъ! Въ прошломъ году тоже лошадь Ивана Антипова затянуло. Искали, искали — глядь, а она стоитъ, сердечная, по брюхо въ тинѣ и ужъ задохшись.

— Такъ бабъ все-таки не затянуло?

— Нѣтъ, но онъ ихъ опуталъ, затуманилъ, разсказывалъ Миней. — Бабы такъ говорятъ, что онъ ихъ еще засвѣтло путать сталъ. «Стали, говорятъ, мы пробираться домой… Дорогу знаемъ чудесно. Идемъ по сухимъ тропинкамъ — вдругъ лужа. Мы поправѣе… Вотъ и поломанная елка, мимо которой, говорятъ, проходили, когда за ягодами шли… Когда за ягодами шли, было сухо, а тутъ, глядь — поперекъ опять лужа. Взяли влѣво — снова лужа. Мы назадъ. Окромя кочекъ, назади ничего не было, на этихъ кочкахъ и ягоды сбирали, а тутъ лужа. Тутъ мы, говорятъ, и поняли. Сѣли и давай плакать. А онъ какъ загогочетъ! Мы плачемъ, а онъ такъ и закатывается. --">