Василий Васильевич Брусянин - Дым отечества

приспособились к атмосфере угловой комнаты и чиновники.

Как-то раз, придя на вечерние занятия, Черномордик во всё горло закричал:

— Господа, печка дымит!.. Это чёрт знает, что такое!..

— Господин Черномордик, в присутственном месте в присутствии вот висящих на стене портретов так выражаться не полагается, — как автомат сухо заметил Брызгин.

— Но, ведь, печка дымит! Здесь нельзя заниматься! — продолжал Черномордик. — Что же начальство смотрит!..

— Э-эх, голубчик мой, Николай Николаевич, мы уже привыкли к этому, — стараясь смягчить характер объяснения подчинённого с начальником, прошепелявил беззубым ртом Флюгин.

— Вы, может быть, и привыкли, недаром же вас все в палате «копчушками» зовут, а я к этому не привык, привыкать не желаю, рыбообразным тоже быть желанья не имею! — заносчивым тоном продолжал Черномордик, проклиная вечерние занятия. — Вы, вон, привыкли за то же жалованье сидеть по вечерам, а я нахожу это несправедливой эксплуатацией!..

— Со стороны кого же, вы полагаете, это эксплуатация? — каким-то особенным тоном проговорил Брызгин, и в глазах его сверкнула злорадная улыбка.

За последнее время он имел немало поводов быть недовольным Черномордиком. Неудовольствие своё по адресу молодого человека высказал как-то и сам его превосходительство.

Черномордик, в свою очередь, сверкнул белками глаз и резко проговорил:

— Странный вопрос! А вы не знаете, кто вас эксплуатирует?.. Да начальство! Начальство нас эксплуатирует!..

При этих словах чиновники ниже опустили головы и усиленно заскрипели перьями.

— Как вы, господин Черномордик, изволили выразиться? — поднимаясь со стула, с раскрасневшимся лицом переспросил Брызгин. — Повторите-ка ещё раз, что вы сказали.

Он приблизился к столу, за которым сидел Черномордик.

— Я сказал, что начальство эксплуатирует служащих, заставляя их за то же жалованье сидеть ещё и по вечерам, — спокойно повторил Черномордик.

— Нет-с, позвольте! Вы выразились иначе, — наступал Брызгин.

— Да, что вам от меня надо? Что вы пристаёте?

— Во-первых, — не извольте со мною так говорить, я — ваш начальник, а, во-вторых, — повторите, что вы сказали. Вы непочтительно отозвались о правительстве.

— Ну, да! Я сказал, что начальство, т. е. правительство, эксплуатирует чиновников.

— Правительство? Правительство эксплуатирует?.. Вы так и изволите выражаться?..

— Ну, да…

— Ага! Хорошо!.. Так это и запишем…

С таинственным видом Брызгин занял своё место.

— Ничего непонятного в этих словах и нет, и я удивляюсь вашим придиркам, — не унимался Черномордик. — «Дым отечества вам сладок и приятен», а я не могу сидеть в дымной комнате.

— Как-с? Что вы сказали?..

— Я сказал, что, если вам дым отечества приятен и сладок, то я не могу сидеть в дымной комнате.

— Ах, вот как-с?.. Вы изволите сравнивать отечество, так сказать, правительство с дымом?! Вот как-с? Так это и запишем…

— Ну, уж отечество-то уж ни в каком случае не «так сказать, правительство». Правительство — это часть отечества. Отечество — весь народ, а правительство — только часть его. Поняли?.. Впрочем, я не удивляюсь, что вы плохо разбираетесь в этих терминах и отождествляете их…

— Конечно, где же мне знать, — притворно-унизительно проговорил Брызгин, — я в седьмом классе гимназии не был.

— Уж не знаю, где вы были, но только не уясняете себе различия в двух несходных терминах…

— Ну, хорошо, хорошо-с! Извольте заниматься…

В этот вечер писцы угловой комнаты разошлись настроенными на особый лад. Каждый из них в душе радовался смелости Черномордика.

— Вот это так я понимаю — смелый человек этот Черномордик, — говорил Ватрушкин.

Блузин и Флюгин молчали, размышляя о том, когда же они будут такими как Черномордик.

V

Две жизни как два встречных ветра увлекали Черномордика, но он знал, во власть которой из них отдаст свою судьбу.

Вставая утром, он вспоминал о палате, куда надо было спешить, и говорил сам себе:

— Ну, «копчушка», полезай в короб, коль назвался рыбой!

Раздеваясь в вестибюле губернских присутственных мест, он задавался вопросом: «Чем бы мне сегодня досадить этому Брызгину? Разве притвориться человеком глупее его и разыграть пошлейшую сцену?..»

И он чем-нибудь сердил столоначальника.

По вечерам начиналась иная жизнь. Возвращаясь домой, Черномордик весело выкрикивал:

— Скоро я --">