Михаил Петрович Арцыбашев - Бунт

красивее, изящнее. И, невольно изгибаясь всем телом с лениво-сладострастной грацией, Лидия Александровна повернулась к нему своей стройной мягкой спиной. С минуту она, чувствуя на себе раздражающей определенный взгляд мужчины, мучительно старалась вспомнить что-то важное, несомненное, что совершенно исключало всякую возможность сравнения ее с этой женщиной, но не вспомнила и только презрительно и таинственно улыбнулась, и глаза у нее, томные и большие, прикрылись и побелели.

Желтая дама повела Сашу по коридорами, где встречные женщины, в скверно сшитых платьях из дешевенькой синей материи, с равнодушным любопытством смотрели на них, и привела в большую комнату, заставленную громоздкими шкафами и тяжело пропахшую нафталином.

Две толстые простые женщины, возившиеся с грудами грязного прокисшего белья, сейчас же бессмысленно уставились на Сашу.

— Тут мне и жить?— с робким и доверчивым любопытством спросила Саша.

Желтая дама притворилась, что не слышит.

— Как фамилия?— отрывисто и в упор спросила она.

И голос у нее был такой странный, что Саша невольно подумала:

«Как у дохлой рыбы!..»

— Чья?— машинально спросила она.

Глаза желтой дамы стали злыми.

— Ваша, конечно!

— Козодоева, моя фамилия, — тихо ответила Саша, с недоумением припоминая, что желтая дама уже звала ее по фамилии.

— Вам это… переодеться надо, — отрывисто, мельком взглядывая на ее платье, сказала надзирательница.

Если бы Саше в эту минуту сказали, что ей надо выпрыгнуть в окно с четвертого этажа, она бы и это сделала, так была она сбита с толку. Когда она решила уйти от прежней жизни, ей казалось, что встретит ее что-то светлое, простое, теплое и радостное. А то, что с нею делали теперь, было так сложно, странно, ненужно ей и непонятно, что она совсем не могла разобраться в нем.

«Так значит, нужно… они уж знают»,— успокаивала она себя.

Саша, торопясь и путаясь в тесемках, стала раздеваться, покорно отдавая свои кофточку, юбку, башмаки, чулки.

— Все, все,— махнула рукой дама, когда Саша осталась в одной рубашке.

Саша торопливо спустила с круглых полных плеч рубашку и осталась голой.

Все три женщины быстро осмотрели ее с ног до головы, и вдруг лицо желтой дамы перекосилось каким-то уродливым чувством. Она думала, что это было презрение к тому, что делала Саша своим телом, а это было смутное, инстинктивное чувство зависти безобразного, состарившегося тела, которое никому не было нужно, к молодому, прекрасному, которое звало к себе всех.

Саша стояла, согнув колени внутрь, и тупилась. Было что-то унизительное в том, что она была голая, когда все были одеты, и в том, что ей было холодно, когда всем было тепло. Колени ее вздрагивали, и мелкая, мелкая дрожь пробегала по нежной бело-розовой коже, покрывая ее мелкими пупырышками. Желтая дама нарочно, сама не зная зачем, медлила, копаясь в белье.

Саша старалась не смотреть вокруг и стояла неподвижно, не смея прикрыться руками.

«Хоть бы уж скорее…— думала она,— ну, чего она там… стыдно… холодно, чай»…

— Пожалуйста, скорей, — опять с тою же ищущей мягкостью и робостью попросила она.

И опять надзирательница с удовольствием притворилась, что не слышит.

Саша тоскливо замолчала, и что-то тяжелое, недоумевающее будто поднялось с пола и наполнило все и отодвинуло всех от нее.

— Вот это ваше платье,— сказала дама и с радостью кинула Саше такое же дрянненькое синенькое платье, какое Саша уже видела в коридоре.

— А… белье?— с трудом выговорила Саша и вся покраснела.

Ей пришло в голову, что может быть, здесь и белья не полагается.

— А, да… берите, вот…

И белье было грубое и дурное, совсем не такое, какое привыкла носить Саша.

— Скорей, вы!— приказала желтая дама.

Саша, опять торопясь и путаясь, оделась в сшитое не по ней платье. Ей было неловко в нем и стыдно его, и тогда на одну секунду шевельнулась в ней мысль:

«И с какой стати?»…

Но сейчас же она вспомнила, что она уже, почему-то, не имеет права желать быть хорошо и красиво одетой, и тихо, путаясь в подоле слишком длинной юбки, пошла, куда ее повели.

Опять прошли по коридору и вошли в высокую больничного вида комнату.

— Вот вам кровать, а вот тут будете свои вещи держать. Вам потом скажут, что полагается делать, и когда обед, чай и все… там…

Желтая дама ушла.

Саша села на краешек своей кровати, почувствовала сквозь тоненькую материю синенькой юбки жесткое и --">