Евгений Анатольевич Попов - Без хохм

всеми участвовать в строительстве новой жизни, копая коммунистам яму с целью возведения хотя бы слабого фундамента неокрепшей демократии. Слушал радио "Свобода" и "Голос Америки", писал идейно-ущербные, близкие к клеветническим художественные произведения...

- На прежние запасы, - скупо отозвался его однокашник Хабаров, который в отличие от Гдова, уроженца города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, родился, невзирая на славянскую фамилию, в семье народов солнечного города Баку, однако еще в юном возрасте покинул свою каспийскую родину с целью получения хорошего образования в столице СССР городе-герое Москве. Тогда именно и покинул Азербайджан будущий безработный, когда этой нефтяной и поэтической республикой правил коммунист Алиев, который и сейчас ею правит.

И отозвавшись, тут же поспешил разъяснить эти свои слова, конкретизировать их, чтобы не было недомолвок.

- Та гостиница на Чудском озере, что у меня тогда сожгли, она ведь была застрахована, на сто штук суки компаньоны эстонские застраховали, налом мне чемодан зеленых привезли в аккурат за неделю до своей независимости.

- Так ведь десять лет, как Советов нет, - констатировал Гдов. - Неужели до сих пор краник капает?

- Не, кинули они меня. А только дедушка Ленин правильно говорил: "Крутиться, крутиться и еще раз крутиться", - практически ушел от прямого ответа Хабаров.

- ...на зимней Олимпиаде в Солт-Лейк-Сити... полковник ФСБ внес в Думу законопроект о том, чтобы российские граждане объяснялись за границей только по-русски... а что касается альтернативной службы в армии, то теперь главное определить критерий, согласно которому призывник может претендовать на эту службу... Слободан Милошевич не признает гаагский трибунал, - сказал телевизор.

- Крутиться, - повторил Хабаров, который еще при старом режиме увлекся альтернативным государственному бурением скважин на воду для частников, отчего и оказался в Эстонии, где натихую вступил для бизнеса в эстонское отделение КПСС, сделал мелкую официальную карьеру, в начале конца перестройки бросил партбилет в Балтийское море, все, что мог, приватизировал, однако в середине девяностых где-то крупно просчитался по мелочи и, по его собственному выражению, "временно лег на дно".

Хотя если денежки хоть чуть водятся и их не нужно выколачивать в поте лица каждый Божий день, то почему бы и не лежать на этом самом уютном дне хоть до посинения, хоть да Страшного суда?

Эту спорную мысль теперь развивал Гдов, который, душевно относясь к товарищу, все же считал его более ПЕРСОНАЖЕМ, чем собственно ПЕРСОНОЙ. А ведь это не одно и то же, в чем вы легко можете убедиться на примере этого моего рассказа о людях, которых, может, никогда и не существовало на нашей земле или они ПО ЖИЗНИ были совсем другими, чем это сейчас на ваших глазах изображается мною, автором, но тоже в свою очередь являющимся, скорей всего, чьим-либо персонажем, не более того.

Но и не менее.

- Зря мы с тобой не перевелись тогда в Плехановку, закончили бы такой институт такого народного хозяйства и сейчас бы стояли где-нибудь у кормила, - вздохнул Хабаров.

- Если бы нас теперь не завалили братки или не посадили бы тогда коммуняки, - серьезно продолжил Гдов.

Друзья заулыбались.

- А по жизни он серьезный был пацан, и Оглобель должен был понимать, что пришел к серьезным людям, - случайно вдруг донеслось до них слабое эхо напряженной беседы их кожаных соседей.

- Кстати, почему ты решил, что это - бандиты? - тихо, косясь, спросил Гдов.

- А кто же еще? Члены Олимпийской сборной, что ли, которые на поезд опоздали? - угрюмо и плоско сострил Хабаров.

Эта встреча что-то начала его утомлять. Персонаж Хабаров не хотел признаться никому, и в первую очередь самому себе, что он действительно сильно опустился в последние годы, хотя, разумеется, не до уровня "дна", где лежат утопленники и другие неудачники. Жена его, красавица по прозвищу Пятачок, не то чтобы спивалась, а все время была какая-то лихорадочная, как будто бы только что хватила сто грамм крепкого. Зато она не пилила Хабарова, что они оба на старости лет застряли в коммуналке, упустив выгодный обмен эстонского жилья на русское. Ведь их обоих засосал мещанский быт. Они полюбили вставать поздно, ничего не делать, умеренно пить водку и дружить с соседями, которые, начитавшись сомнительных книг, считали Хабарова отставным секретным кагэбэшником и сильно его за это уважали. А --">