Борис Андреевич Пильняк - О моем отце

стояло приглашение писать приглаженно, убаюкивающе; натурализм разрешался только в описаниях белых. Однако Борис Анддреевич знал, что в жестокостях революции есть своя правда. Сейфуллина и другие писатели, которые тоже не приукрашивали темное в человеке, подвергались аналогичным нападкам.

Отвечая на них, Пильняк указывал, что он считает главной заповедью для художника - необходимость выразить себя и через себя современный ему мир, какой он есть, каким видится, и, кроме того, констатировал, что литературный талант невозможно насиловать, даже если это пытается сделать сам автор. Писателя определяет его талант, который переделать невозможно. "Голый год", словом, вызвал много споров, которые продолжаются и по сей день. Необычная манера подачи материала, композиционные приемы, своеобразная лексика - все это одним нравилось, другим нет. Враждебные Пильняку критики исходили злобой, пускались на недостойные приемы, навешивали различные ярлыки. Это еще с тех времен критика вместо спокойного, обстоятельного, аргументированного разбора достоинств и недостатков произведений занялась, так сказать, клеймением личности автора. Приведу для примера стиль двух ведущих критиков-публицистов Вяч. Полонского и В. Шкловского.

"Пильняк - самый сумбурный, самый нестройный и неясный писатель современности. В его революционных вещах все перепутано, перемешано, сдвинуто, поставлено на голову, опрокинуто, как в калейдоскопе. Хаос, столь любезный его сердцу романтика, он как прием перенес в композицию своих произведений. Метельность, т. е. совершеннейший беспорядок, он сделал принципом творчества. Оттого-то смещение планов - его любимое дело: ни в чем не зная меры, он смещает и перемещает их где только можно, доводя изложение до бреда как в "Санкт-Питер-бурхе". По той же причине прием отстранения свирепствует на его страницах, придавая многим из них крайне странный вид. Он возлюбил самые экстравагантные штучки, изобретенные формалистами, и, как только зашла речь об обнажении приема, Пильняк стал обнажать прием и так, и эдак, кокетничая им и поворачивая во все стороны". (Вяч. Полонский. "О литературе".)

"В писаниях Пильняк человек громовой. В каждой вещи у него метель и Россия, как к тонкому номеру "Нивы" было приложение... Пильняк любит по такому, по простому, по русскому, знаете ли вы, носить подвергни. Но, кроме того, он же носит круглые очки; такие очки с темными, толстыми роговыми ободами научили носить европейцев американцы. В России их носят: Борис Пильняк, Всеволод Иванов, Мил Левидов, Михаил Кольцов и все дипломатические курьеры,- те, как матросы, побывавшие в Японии, татуировку. И те, (очки), возложил Пильняк на маленький розовый нос Николая Никитина. Голос у Пильняка бас, живет он у Николы на Посадах, охотится на волков. Дома неспокоен. На меня сердится". (В. Шкловский. "Пять портретов". С. 71.)

"На меня сердится". Еще бы! Ведь это не дружеский капустник, как может показаться, а так называемая критика. "Роман Пильняка - сожительство нескольких новелл. Можно разобрать два романа и склеить из них третий. Пильняк иногда так и делает. Для Пильняка основной интерес построения вещей состоит в фактической значимости отдельных кусков и в способе их склеивания. Поэтому Пильняк так любит нагромождать материал, сообщить историю рижского публичного дома, делать цитаты из масонских книг, из современных писателей, вставлять в книгу современные анекдоты и т. п.". (Там же, С. 74.)

Любовь к бессмысленному "нагромождению материала", бас, возложение очков "на розовый нос", местожительство - всё идет в дело, чтобы сбить интерес к писателю, "из книг которого глядело на читателя девять десятых прозаического искусства той эпохи" (Е. Толстая-Сегал ""Стихийные силы": Платонов и Пильняк"). Пильняк был одним из наиболее читаемых писателей, это-то и выводило критиков из себя.

Если подобное позволяли себе крупные публицисты, то можно представить, что писали критики поменьше, а то и вовсе не критики, карьеристы А вот как пишут об этом же заграничные исследователи (статья взята из бюллетеня "Рашен литератюр" июль 1984 года, посвященного полностью Борису Пильняку); "Замятин заметил у Пильняка попытку дать композицию без героев... Опровергая стиль Пильняка на уровне синтаксическом, Замятин выделял его ценности на уровне "архитектоники".. "Голый год" был тем романом, который стоял в центре внимания не только Замятина, как критика. "Голый год" был первой крупной попыткой --">