Борис Александрович Лазаревский - Совесть

подняв обе руки, поправляла причёску, и понял, что уйти отсюда он не в силах. «Пусть подло, пусть гадко, а я не могу, не могу»… — оправдывался он мысленно перед самим собой.

Мать Нелли несколько раз окунулась, как-то странно подвизгивая, — должно быть вода показалась ей холодной, сейчас же вышла и закуталась в мохнатую простыню. Потом она побежала в купальню, снова вернулась и, раскрывая неестественно широко рот, что-то закричала далеко уплывшей дочери.

С моря прозвенел короткий ответ. Головка Нелли с высокой причёской стала приближаться к берегу.

Доплыв до купальни, она поднялась по лестничке на площадку, повернулась к Михайлову боком и медленно стала снимать свой намокший, казавшийся чёрным, костюм. Затем подняла его, прищурилась, поглядела несколько секунд на заискрившееся уже зеленоватое море и так же медленно вошла в купальню.

Михайлов отошёл от окна и сел. Голова немного кружилась, он слышал удары своего сердца, и мысли бежали одна за другой.

«Если бы кто-нибудь мог знать, что я сейчас чувствую, то конечно, объяснил бы моё волнение тем, что мне двадцать три года, и я видел обнажённую девушку, но это не так. Почти каждый день я вижу целые десятки всяких женщин, купающихся на открытом берегу, и ни одна из них не производила на меня такого именно впечатления. Трудно во всём этом разобраться, да и не к чему разбираться!..»

Через несколько дней Михайлов встретил Нелли на главной улице у витрины магазина с иностранными книгами и, когда поздоровался, почувствовал, что теперь Нелли для него ещё ближе и дороже.

Пошли вместе. Ему хотелось говорить с ней как можно больше. Но вместо умных фраз, которыми он собирался её заинтересовать, он говорил о том, что многие одесские студенты даже и в жару носят Николаевские шинели, что юридический факультет самый лёгкий, и он жалеет, отчего не поступил на математический. В односложных ответах Нелли слышалось, что она рада встрече с ним, но в то же время она постоянно тревожно оглядывалась, точно боялась ещё кого-то встретить другого.

Возле станции трамвая пришлось обождать поезда, и Нелли, стесняясь, попросила, чтобы он не садился с нею в один вагон. Михайлов в знак согласия только грустно кивнул головой и потом спросил, откуда она возвращается. Нелли ответила, что с урока музыки, и сказала адрес профессора, у которого брала уроки. Михайлов снова повеселел и на прощание пожал её маленькую ручку с розовыми ногтями.

Через два дня, в субботу, он пошёл к дому, где жил профессор, и у подъезда дождался, пока выйдет Нелли.

Увидав его, она покраснела и сказала:

— Я знала, что сегодня увижу вас.

Разговаривали уже свободнее, и Нелли рассказала, как она проводить день, какие у неё хорошие отношения с матерью, но ничего не упомянула об отце. Михайлов говорил о себе и о своей предыдущей жизни, в большинстве случаев свободной и пустой, которая его не удовлетворяет. И было в этих простых разговорах что-то хорошее и не шаблонное, и ему казалось невозможным говорить так с какой-нибудь другой барышней. Иногда на станции трамвая он молча смотрел на грациозную фигурку сидевшей возле него Нелли и думал: «Ты — необыкновенная, хорошая, чистая девушка, но наступит время, когда жизнь тебя сделает самой обыкновенной. Какие бы ты умные слова ни говорила, но ты — женщина, и рано или поздно будешь принадлежать какому-нибудь пошляку, и будешь считать себя в его объятиях самой счастливой», — и Михайлову делалось грустно.

Встречались каждую среду и субботу, хотя и не условливались об этом. Так же без слов Михайлову было ясно, что бывать у родителей Нелли нельзя, и что её отец и мать очень не любят русских.

Нелли стала ему часто сниться, и теперь он мысленно разделял все дни на интересные — среды и субботы и остальные, скучные, в которые не знал, куда себя девать.

IV

К концу августа многие из дачников, также и семья Вилкинсов переехали в город. Для Михайлова наступили скучные и тяжёлые дни. Здоровье матери становилось всё хуже, и у неё опухли ноги. Он не мог простить себе тайного, постоянно мучившего его желания, чтобы она поскорее уехала в деревню, куда уже давно собиралась. Почти целый день он проводил возле её постели и старался казаться особенно нежным и откровенным, но это плохо удавалось. Он не хотел и не мог теперь рассказать ей о самом важном, как он думал, в его жизни: о своём увлечении Нелли. Мать, казалось, чувствовала это и огорчалась, но --">