Борис Александрович Лазаревский - Любовь Константиновна

голосом, что было очень трудно, ответил:

— Ну, пойдёмте.

На душе у него было тревожно и радостно от сознания, что если бы он захотел, то мог бы удержать её здесь ещё долго. Мог бы обнять за талию и целовать в губы. И ему казалось, что он не делает этого только потому, что он — честный человек, и стало страшно от сейчас же мелькнувшей мысли, что эта честность может от него уйти.

Пошли не под-руку и долго гуляли возле здания суда, стараясь убедить себя, что не прощаются, желая узнать резолюцию, так же как и другие ожидавшие здесь люди. В десять часов стало известно, что старик Синегубов оправдан, а его сын приговорён в арестантские роты и к церковному покаянию. Участь осуждённого парня не поразила Любовь Константиновну, и теперь ей только хотелось знать, когда она опять увидит Швейковского.

В следующий раз встретились через неделю и уже не могли скрыть друг от друга своей радости. Потом также, в темноте, пошли на берег моря к скамейке и у ног их также плескали волны, точно желая их о чём-то спросить. Только пробыли здесь гораздо дольше, и Любовь Константиновна, под конец, сидела не рядом с Швейковским, а у него на коленях и, крепко прижавшись к его горячей щеке, говорила:

— Послушай, правда, если бы кто-нибудь из знакомых увидал меня сейчас здесь с тобою, то подумал бы: «Вот она была честной женщиной, а теперь обратилась в развратную, обманывающую своего мужа»… Но ведь обманывать — значит лгать, а сегодня, именно сегодня, может быть в первый раз за всю мою жизнь, я не сказала ни одного слова неправды, а лгала тогда, когда говорила мужу, что люблю его, лгала, сама этого не зная… Лгала, когда, целуя руку отца, думала, что уважаю его… Лгала сама перед собой, когда силилась убедить себя, что наша семья живёт честною жизнью, и в то же время ненавидела эту жизнь, и просыпаясь, и засыпая. В моих отношениях с мужем никогда не было ни одной хорошей, чистой минуточки. В первый год замужества как-то мы возвращались домой от знакомых. Светила луна, и ночь была такая тихая, приветливая. Хотелось ласки, хотелось хороших слов. Я сказала ему: «Посмотри, как красиво освещены деревья». «Да, когда светит луна, тогда светло, а когда луны нет, тогда темно, и как бы всё это красиво ни было, но если уж двенадцатый час, то нужно идти спать», — ответил он, ровно шагая по пыли пустынной улицы. Я чуть не расплакалась от этой фразы. Самое ужасное, что для него я только предмет комфорта. Если он узнает, что я принадлежу тебе, он испугается, но его страх будет точно такой же, как и в том случае, если бы вдруг украли его любимый кожаный диван, на котором он спит после обеда. Моя жизнь до сегодняшнего дня была сном и самым ужасным, похожим на летаргию. Теперь я проснулась, но проснулась уже после погребения… Тот, кто очнётся в могиле прежде чем умереть, должен вытерпеть страшную муку… Нет, постой, не перебивай меня, ты умён и поймёшь, что я не фантазирую… В романах это бывает иначе, — женщина бросает мужа и уходит к тому, кого любит. Я же этого не сделаю потому, что у меня есть сын, которого муж не отдаст мне никогда и ни за что… Не видеть же тебя хоть раз в неделю, не принадлежать тебе, я уже не в силах, и вот начнётся новая, ещё более ужасная ложь… И в этом та страшная мука, о которой я говорю…

Швейковский слушал её прерывистый, милый для его слуха, голос, и, глядя на тёмную массу воды, думал, что Любовь Константиновна права и счастья никакого у них не будет, и что среди людей постоянно являются положения, предупредить которые никто не в силах, хотя и кажется, что создают эти положения они сами.

1903

--">