Борис Александрович Лазаревский - Урок

он сейчас же побежал рассказать об этом самому близкому для него человеку, студенту третьего курса Кальнишевскому. Кальнишевского он застал маявшимся взад и вперёд по своей убогой комнате, с давно потухшим окурком, прилипшим к нижней губе. Выслушав Константина Ивановича, он остановился и сказал:

— Да, тебе здо́рово повезло! Вот мне бы так; а то, ей-Богу, кажется придётся заняться каким-нибудь отхожим промыслом. Ни одного даже поганенького урока не наклёвывается. Думаю на каникулярное время устроиться в бакалейную лавку в качестве приказчика, ей-Богу! А что ж? Там разные закуски… Можно брать обрезки ветчины домой: буду есть лучше, чем ты у своих панов…

Константину Ивановичу стало жаль товарища, и он обещал ему занять денег из первой же получки.

— Не откажусь, — сказал Кальнишевский и снова зажёг свой окурок.

Низенький, крепенький, в застёгнутой доверху, не всегда чистой тужурке, Кальнишевский в университете говорил редко, и только по серьёзным поводам. Слова его шли плавно и толково. В «курилке» его любили слушать.

Константин Иванович увлёкся Кальнишевским с первой же встречи и потом гордился своею близостью с ним, как гордятся гимназисты знакомством с очень известным человеком. Он часто удивлялся выносливости Кальнишевского, который третий год жил одними уроками, без стипендии и без всякой посторонней помощи, и никогда ни хандрил, а в будущее глядел спокойно. Круглолицый, смуглый, с плохо выбритыми, немного синеватыми щеками, он никогда не смотрел на того, кто его слушать, а в сторону или в землю. Если он сердился, то широкие ноздри его некрасивого носа раздувались, и за это его дразнили киргизскою лошадью. Звали Кальнишевского Зиновий Григорьевич. Барышням это имя не нравилось. В присутствии женщин он молчал или говорил только по необходимости и успеха у них никогда не имел.

Константин Иванович ушёл от Кальнишевского таким же весёлым. С каждым днём настроение подымалось. От отца и сестры он почему-то хранил свою тайну об уроке, и от этого она была ещё слаще. Все экзамены сходили отлично.

II

Второго июня, за три дня до тех пор, как нужно было уже пойти к Ореховым, сестра Таня вернулась из города особенно оживлённой. Не снимая верхней кофточки, она пролетела в кабинет к отцу и оттуда вышла нескоро, но ещё более взволнованной и радостной.

Одетая во всё новое, с красным пером на огромной соломенной шляпе, она была похожа на шансонетную певицу, и пахло от неё приторными духами.

— Слушай, Костя, слушай, — заговорила она, положив обе руки на плечи брату, — у меня к тебе большая, огромная просьба.

— Ну?

— Будь у меня шафером.

— Ты разве выходишь замуж?

— Ну, конечно, какой глупый…

— За кого?

— За Жоржика Аристархова.

Константин Иванович нахмурился. Аристархов был помощником начальника станции. Малоинтеллигентный, гладенько всегда причёсанный, с завитыми усами, он был похож на парикмахера, и гребешок даже у него всегда торчал из бокового кармана. Говорили, что он берёт взятки за доставление мест сторожам и стрелочникам.

Константин Иванович почему-то представлял себе будущего мужа сестры человеком умным и серьёзным, который перевоспитает Таню, а для него будет близким другом. И теперь эта новость его не обрадовала. Он вспомнил, как Таня говорила за обедом о том, что хорошо жить на большой станции, и понял, что любовь её к Аристархову существовала уже давно, и отец об этом знал, но оба они от него это скрывали как от чужого, который не сумел бы разделить их радости.

— Ну, нечего дуться, — опять защебетала Таня. — Ты наверное думаешь, что Жоржинька получает мало жалованья, и поэтому мы будем несчастливы, так очень даже ошибаешься. Он назначен агентом движения (она выговорила а?гентом) на «Узловую». Правда, немножко далеко от папы, но зато какая станция, лучше всякого Петербурга. Тысяча восемьсот и квартира… Ага, ага, ага… Ну, так говори, будешь шафером, будешь?

— Отчего же, буду.

— Честное слово?

— Честное слово.

— Настоящее?

— Настоящее. Не люблю я этого. Сказал — буду, так уж значит буду и без всяких слов.

— Вот и отлично. Ещё просьба, голубчик, дусинька, пожалуйста, надень парадный мундир и со шпагой, ну, одним словом, всё как следует, и со значком.

— Значок носят только уже получившие диплом.

— Ах, я и не знала, ну всё равно, смотри же непременно достань у кого-нибудь мундир.

— Это можно. Хотя, вот что, когда же --">