Владимир Иванович Даль - Находчивое поколение

Петитом сытый стал еще вдвое бодрее Петитома тощего и голодного, открыл мичману из благодарности на прощании секрет, как чистить бронзу, склеивать битый фарфор и делать превосходную ваксу, и раскланялся самым обязательным образом.

Два дня спустя наш Петитом сидел уже в огромной бричке, среди мадамы, двух девок и пятерых детей, расстилался в любезностях, смешил и увеселял всех, был сам сыт и доволен и катил по Петергофской дороге в Петербург. Как так? А вот как.

Так ли, иначе ли, но он с помощью консула от капитана своего отделался, вышел на свободу, но заплатить целковый за проезд до Петербурга не мог, потому что ему негде взять было и гроша. Он узнал, что, попавши в Петергоф, можно попасть в Петербург пешком; воспользовавшись сведением этим, он поехал с флотскими офицерами кататься на катере, попросил, как будто шутя, чтоб его высадили в Петергофе, и, раскланявшись с новыми приятелями, отправился преспокойно пешком в Петербург.

Пройдя несколько по Нарвской дороге, поглядывая и посвистывая, голыш мой поравнялся с какою-то латышскою бричкою бесконечной длины, под полотняною покрышкой. Бричка тянулась шагом; из боковых амбразур выглядывала полдюжина пригожих детских головок; Петитом услышал вскользь несколько слов разговора; и мог только расслышать, что говорили по-немецки. Дети грызли крендели, и тощий желудок пешехода настоятельно просил кренделька. Постой, сказал про себя Петитом, не все вдруг, помаленьку. Придумывая средство, как познакомиться с соблазнительною бричкою, он пристально вглядывался в левое заднее колесо, которое было умотано сплошь алою шерстью. Странный обычай, подумал Петитом, надобно упомянуть и об этом в записках, которые со временем я издам о России… Он до того пристально рассматривал это украшение колеса, что дети стали выглядывать из брички и, увидев, что именно обратило на себя внимание пешехода, вдруг закричали, заговорили; мадам выглянула, всплеснула руками, закричала кучеру: стой! и вслед за тем сама вывалилась из брички, а за нею выпрыгнули воспитанницы ее. Петитом подошел на помощь, и дело объяснилось: мадам вязала какой-то красный колпак, положила огромный клубок шерсти в боковой карман брички, кто-то из детей выскочил дорогою, вероятно вытащил за собою конец нитки, она попала в колесо, и таким образом весь клубок во время езды намотался на колесо. Мадам и ахала, и смеялась, но между тем принялась разматывать шерсть, что весьма забавляло прохожих и проезжих. Кучер поднял зад брички, Петитом вертел колесо назад, а мадам мотала клубок.

Эта счастливая встреча доставила Петитому приятное и полезное знакомство; он во время работы успел рассказать все приключения свои, прибавив только к тому, будто матросы в Кронштадте его обокрали; кончилось тем, что Петитома посадили в бричку и накормили кренделями.

На этом новом перепутье Петитом опять пополнил сведения свои о России: он узнал от мадамы, что в Петербурге учителей много, что иностранцу трудно получить хорошее место, что ему придется ехать куда-нибудь в губернию, в Москву, но что пароходы в Москву не ходят. Мадам также успокоила его насчет белых медведей и Ледовитого моря, уверив, что в Москве нет ни того, ни другого.

Но мадам сама была хозяйкою только в дорожной бричке, в которой она возила барских детей в Ревель на купанье; она не могла предложить новому знакомцу своему, который в этом случае весьма благоразумно сказался немцем, никакого приюта, а высадила его, с большим сожалением, в Коломне. Петитом не робел, однако ж; по его мнению, не только всякому дню, всякому часу подобала забота своя. Прошедшее не бременило его никогда; а как он был уверен, что и каждый грядущий час поступит в свое время в число прошедших, то он и ожидал все будущее с таким же спокойствием, как разговаривал о прошлом. День да ночь, вот и сутки прочь; так и отваливаем.

У Петитома нет в Питере ни одной души знакомой, и он еще не знает, куда приведет его судьба на ночлег. Он стоит на углу тротуара, в одной руке узелок, в другой шерстяная сумка, и так беспечно и простодушно оглядывается на все стороны, будто кого-нибудь поджидает, будто прибыл наконец из дальнего пути на родину свою. На лице его только выражалось несколько нетерпения и удивления, что долго де никто не является на помощь: точно будто бы судьба подрядилась заботиться о нем более, чем он заботится о себе сам.

Без запинки и с обязательною вежливостию заговаривает он наконец с одним из прохожих; --">