Владимир Хлумов - Театр одного зрителя

страхами, а тут, как говорится, еще одни намеки и ничего конкретного, ведь конкретное мог знать только я - СЕРГЕЙ ВИКТОРОВИЧ НАЙДЕНОВ.

Я втянул поглубже в плечи голову и краем глаза оглянулся на моего соседа. Я почему-то подумал, что он украдкой следит за моей реакцией, но ошибся - тот просто впился в сцену. Тогда я посмотрел налево и, с облегчением вспомнил, что сижу у прохода. Почему я не сбежал отсюда раньше? Я застыл. На меня накатила отвратительная, приторная волна страха, старого, давно забытого детского страха. Не дай Бог вам почувстовать такое!

Послышался низкий подземный гул, и сцена начала поворачиваться - из темноты выплыла гостинная, и когда тонкая, сколоченная из фанеры стенка, словно лезвие ножа, перерезала сцену пополам, так, чтобы мы, зрители, могли одновременно наблюдать происходящее в обеих комнатах, вращение прекратилось. Мальчик остался на правой половине, а Клара перешла к Бледногубому в гостинную.

- С ним опять ЭТО, - сказала Клара опустив беспомощно руки.

- Чепуха, не волнуйся, ЭТО, может быть, ненадолго, ЭТО - временно, ведь доктор сказал - обычный детский синдром, температура спадет и все развеется.

- Но сейчас, что делать сейчас? Он подозревает нас во лжи, понимаешь, он не верит нам. Он прямо говорит: вы не настоящие.

- Не волнуйся, я же сказал - пройдет, дай лучше ему аспирин. Нужно сбить температуру.

- Хорошо, но как же...

- Я повторяю, ничего страшного, ведь взрослые обязаны знать больше, чем дети, и от этого детишкам кажется, будто от них что-то скрывают, ну а уж если скрывают что-то, то можно подумать и о всеобщей игре, он вырастет, поймет и успокоится. Не волнуйся.

- Но он так странно смотрит на меня, он боится меня, у меня сердце разрывается, когда он так смотрит на меня... - Клара сделала паузу и уже с каким-то сомнением добавила: - ведь я его мать.

- Ну конечно, господи, ты его мать, тебе больно от того, что ему плохо, и это нормально, ведь так должно быть.

Казалось, Бледногубый искренне волнуется, и я даже на секунду поверил ему, поверил, что он искренне переживает, и тоже хочет помочь и Кларе и их сыну, видите, до чего я доверчивый человек, но, слава богу, последующие события не дали мне расслабиться.

А произошло следующее. Пока продолжался этот душеспасительный диалог "разбитых несчастьем родителей", мальчик встал с постели, это было особенно подчеркнуто специальным прожектором, подошел к двери и прислушался к разговору родителей. Благодаря удачному расположению сцены было видно одновременно и родитетелей, и мальчика.

Мой театральный двойник стоял в длинной ночной рубахе, босиком, и прислонившись ухом к дверному косяку, изображал смертельное любопытство. Казалось, вся жизнь этого ребенка зависела от того, что он там услышит.

- Так он считает нас притворщиками? - наклонившись к самому уху Клары, громко спросил Бледногубый.

Та замахала руками, показывая жестами, что, мол, их сын подслушивает под дверью, и надо осторожнее выражаться. Бледногубый понимающе кивнул головой и, обращаясь к залу, еще громче изрек:

- Считать весь мир театром, - болезнь известная.- И, уже повернувшись к двери, добавил: - Но для ребенка с неокрепшим телом - губительная. Кто же мы, отец и мать - Актеры? Куклы?

Клара, зажав рукой рот, утвердительно закивала.

- Чепуха! А впрочем, быть может, это и к лучшему.

Бледногубый сделал паузу и бросил в зал:

- Пусть опыт станет нам судьбой.

Больше всего меня поразила стена, разделяющая сцену. Что бы она могла означать? Да и что она, на самом деле, разделяла, пока продолжалось действие? Неужели, она могла развести по разные стороны лицедеев? Неужели, они хотели меня убедить в том, что мальчик и родители противостоят друг другу в каком-то важном вопросе? В вопросе о существовании и бытии? Может быть, - да, стал я потихоньку догадываться о цели спектакля. Разделяя актеров на две неравные группы, они пытаются убедить публику в естественности одной из них. Мол, справа на самом деле есть несчастный больной воображением ребенок, а те, что слева - всего лишь марионетки, заучившие ранее написанные слова. Ну да, прием срабатывает - зал затих, увлекаясь действием. Но меня-то не проведешь. Я - то помню как все было на самом деле, когда я стоял под дверью и подслушивал разговор своих родителей. Все было не так. Мои настоящие родители убивались горем, а не шушукались с публикой. Ну да, появлялись время от времени какие-то незнакомые люди, быть может, врачи или далекие родственники, но они --">