Владимир Хлумов - Ночной дозор

отступает страх при появлении ночного дозора, и я обретаю покой.

Раздается стук в дверь. Вскоре появляется Рембрандт в сопровождении господина де Барриоса. Рембрандт в раздрызганом виде.

Рембрандт (к Аббигайль). Простите, я кажется забыл свою шляпу. (Замечает сына.) Титус?! Мальчик, ты что здесь делаешь?

Титус. Я пришел посмотреть на твою новую работу, отец.

Рембрандт (не замечая уже никого). А мне показалось... впрочем, в последнее время это со мной случается.

Титус. Я видел в мастерской, ты загрунтовал большой холст для новой картины?

Рембрандт. Да. "Блудный сын". Я уже сделал несколько набросков отца и молодого человека.

Титус. Фигур будет всего две? Только эти?

Рембрандт. Нет, еще другие... Насколько я представляю себе сейчас, это просто зрители - стоят, смотрят и не понимают, в чем дело.

Титус. Зачем же ты их вводишь? Чтобы заполнить второй план?

Рембрандт. Отчасти. А главное, для того, чтобы показать, что когда происходит чудо, никто этого не понимает.

Титус. Значит, фигуры будут грубыми, отец? Может быть, даже гротескными? никогда не видел, чтобы ты писал такие.

Рембрандт. Нет, я задумал не гротеск. Напротив, фигуры, как я мыслю их, будут выглядеть очень достойно. Нельзя превращать человека в карикатуру только за то, что он не понимает чуда. В противном случае, оно не было бы чудом. Ты не смог бы завтра съездить за охрой и киноварью?

Титус. Разумеется, отец. Я вернусь, когда ты еще будешь спать. А ты включишь в картину что-нибудь, свидетельствующее о присутствии божества? Например, ангела или Бога, который взирал бы на сцену, освещая все свои светом?

Рембрандт. Ни в коем случае! Ты прожил со мной столько лет и как же ты мог подумать, что в этой картине найдется место для чего-нибудь подобного?

Титус. Прости. (Подходит ближе.) Не разрешишь ли подтянуть тебе чулок и пристегнуть подвязку? Так нельзя ходить - ты, того и гляди, споткнешься и упадешь.

Титус нагибается и, кажется, что это молодой Рембрандт. Ему приходится встать на колени. И тут заботливое движение превращается в объятие. Де Барриосы смотрят в недоумении на происходящее.

Рембрандт. Сын!

Титус. Я люблю тебя, отец.

Рембрандт. Я тоже люблю тебя.

Все застывают в полумраке. И тут, откуда-то свысока, появлется ангел - старое чучело из амбара. Лица на сцене начинают светиться каким-то теплым и добрым светом.

--">