Владимир Эммануилович Рецептер - Эта жизнь неисправима

поехали в Вольск.

В первый вечер снарядили ее пятой княжной в «Горе от ума», ушив перед выходом чужое платье чуть ли не вполовину.

Рядом гримировались опытные актерки: они кладут румяна, и она. А румяней ее от природы никого рядом не найдешь, щеки сами горят.

Нина смотрит, актерки белила кладут, и она белила. Те поверх белил — опять румяна, и она. Пока ей гример не сказал:

— Ты, девушка, стирай все, тебе до грима еще далеко, милая.

Она все и стерла.

Толкнули ее на сцену, там стежки на платье разъехались, и Нина все старалась не поворачиваться к публике спиной, чтоб не опозориться. Так и сошло.

На другой вечер — массовочка в «Интервенции» Льва Славина, с пятью переодеваниями — то баба-беженка, то дама в ресторане…

А на третий вечер и рольку дают, это уже со словами, в «Чужом ребенке» Виктора Шкваркина… Этот Шкваркин, между прочим, больше ничем не прославился, а «Чужого ребенка» играли много лет во всех театрах страны. Однажды его за рюмкой коллеги спрашивают:

— Виктор Батькович, вы почему пьес больше не пишете?

А он показывает на свою голову и говорит:

— Лампочка перегорела…

Да. Тут, значит, Нина шкваркинский текст выучила к вечеру, вышла, ее куда-то понесло, понесло до счастливого головокружения, ей все нравятся, она всем нравится, а после спектакля и сам режиссер похвалил.

— Молодец, — говорит, — живая…

Через два месяца вернулись в Саратов, старший Алексеев спрашивает:

— Ну что, Нина, — в политехнический или как?..

— Нет уж! — отвечает Нина. — Что мне делать в политехническом, когда я артистка!

— То-то, — говорит Алексеев. — Сцена — дурман, раз попробуешь — ничего другого не хочу.

Так и стали они с Дмитрием ездить по разным театрам, искать судьбы, то в Казань, к знаменитому Ивану Васильевичу Ростовцеву, то еще куда. Много было в России антрепренеров, но таких, как Ростовцев и Собольщиков-Самарин, больше не было. Они сперва дружили между собой, а потом — вдрызг рассорились!..

Позвал мужа как-то и сам Собольщиков-Самарин в Нижний Новгород, то есть в город Горький, чтобы посмотреть, на что Дмитрий годится.

Приехали в Нижний, вышел молодой муж на сцену, говорит, движется, а Нине плохо: не нравится ей, что Дима делает.

Тут рядом и актеры сидят, на Собольщикова косятся, что скажет?.. И вот знаменитый Николай Иванович медленно так поворачивает голову и говорит, чтобы все слышали, медленно, внятно и с удовольствием:

— Ка-кой кра-си-и-вый!.. А-а?.. Какой красивый!..

И все. Тут — решение. Это для настоящего антрепренера и было главным. Мужчиной должны все женщины из зала любоваться, а женщиной, разумеется, остальные, то есть брючные зрители. Таков старинный закон антрепризы.

А наша Нина хоть не очень и красивая, но в ней и юмор, и огонь, и правда, и заразительность, начнет в комедии играть — всех наповал!..

Но мудрость жены в том и состоит, чтобы не подчеркивать свое первенство. Ну и что, что он — только заслуженный, а она — уже народная Узбекской ССР (ведь двадцать лет в Ташкенте прожито!), он — мужчина, он — красавец, он профсоюзный деятель, он муж, значит, главный. Он скажет, а она — послушается. Пятьдесят два года вместе, как один день, без всяких там эпизодов, понимаете? А вы говорите: «театр», мол, «артисты» — они «такие», и тому подобное. Кому как повезет.

За те три года, что Р. прослужил в Ташкентском Русском театре имени М. Горького, не один раз играл он и с Алексеевыми. То Дмитрий — в роли Свидригайлова, когда Р. — Раскольников, то он — Клавдий, когда Р. — Гамлет. А Нина Петровна — то ему добрая сестра, Дуня Раскольникова, то — обворожительная любовница во французской комедии М. Эмэ «Третья голова», где у Р. этакая хлестаковская роль эстрадного любимца публики, то — мать в драме «Потерянный сын» Алексея Николаевича Арбузова…

И как-то так получилось, может быть, почти естественным образом, что в отношениях с Дмитрием Алексеевичем возникло у Р. некоторое отчуждение, тот все врагов его играл и в жизни держался с известной долей высокомерия, а в отношениях с Ниной Петровной, наоборот, — приязнь и родственность. Ну, как же, — и «сестра», и «мать», и «любовница», это все без настоящего доверия и нежности не сыграть.

И расстались: Р. - к Товстоногову, в Питер, а Алексеевы, после Ташкентского землетрясения шестьдесят шестого года, — в Казань.

А из Казани — на раннюю пенсию.

Нина Петровна была в самом зените и могла бы еще звенеть и звенеть, но --">