Борис Петрович Екимов - Частное расследование

уезжает...

- Да-а, - подтвердил Лаптев. - Правильно. Они уезжают. Я знаю.

Сдернув с головы шапку и утирая пот, Алешка говорил, торопясь:

- Ну как же так... Ведь все сделано... Ведь теперь все ясно... Лидия Викторовна не виновата. Зачем... Скажи, ну, убеди... Никуда не нужно ездить... Ведь Маше школу кончать... Ну, пусть хоть до лета, - просил Алешка. - Куда они поедут? Зачем? Зимой... Ну, пусть Маша останется хоть до лета.

Лаптев забрал у сына шапку, нахлобучил ее на кудрявую Алешкину голову и сказал:

- Что же, давай их привяжем. Запретим уезжать - и шабаш.

Сын притих, нахохлился. А Лаптев обнял его, притянул к себе, и Алешка послушно ткнулся головой в отцово плечо.

- Я больше никогда ее не усижу...- прошептал он так горестно, что Лаптеву стало не по себе. - Не увижу... Я знаю...

- Сынок, сынок... - проговорил Лаптев с осторожной ласковостью. - Большой ты стал, сынок, а ум все ребячий. Как же не увидишь? Она ж не на край света уезжает. И думать о ней надо, сынок, не только о себе. Она не игрушка, чтоб под рукой держать. Ты - мужчина и прикидывать должен, как ей лучше. Ведь ей там лучше будет жить. Матери спокойнее, а значит, и ей. А что не встретитесь, это глупости ты говоришь. Вы уже взрослые люди, через год школу кончаете. Все в ваших руках. Учиться поезжайте в один город - вот и опять вместе. Так что не горюй, сынок, все хорошо будет. Все будет хорошо. Летом можно увидеться. В гости съездить. Рядом же... Только ты сейчас себя по-мужски держи. Ну, пусть у Маши глаза на мокром месте, это понятно, женщина. А тебе потверже надо держаться. Лидия Викторовна слаба еще. Ты должен помочь, все уложить по-людски, крепкой рукой. Я приду помогу. А потом проводить... Да не с вокзала ручкой помахать, а поехать с ними. До города, а лучше до места. Все же женщины, тяжело им будет с вещами возиться. Так что помогать надо, Алешка, а не кваситься.

Сын поднял голову:

- Да, я провожу их, до самого места. Можно?

- Почему же нельзя, можно.

- А мама не заругается? Знаешь, как она всегда...

- Мама не глупее нас, все она понимает.

- Тогда я побегу, - вскочил Алешка. - Пойду помогать...

- Прямо сейчас?

- Конечно.

- Ну, беги...

- Я, может, задержусь, папа. Не беспокойтесь.

- Ладно, сынок...

Алешка помчался напрямую, через снег, меж деревьев. Побежал и скоро исчез за клубом. А Лаптев, проводив сына, недолго еще постоял возле скамейки, потом к редакции медленно пошел да вдруг передумал и зашагал совсем в иную сторону: мимо школы и горсовета, через переезд и далее по мощенной булыжником дороге, к переправе.

Он шел неторопливо, чуть прихрамывая, и еле заметно улыбался. Алешка все стоял перед глазами. И не хотелось это видение отгонять.

Остался позади безлюдный базар, а потом и заправочная станция. Когда Лаптев выбрался на берег, солнце уже скрылось за холмами. Нужно было влево сворачивать и идти по дамбе, вдоль реки до завода, а потом уже к дому.

У паромного спуска Лаптев остановился. Зимняя река покойно дремала в берегах, хороня подо льдом озябшие воды. Бело было вокруг, белым-бело. Но и под обманчиво-покойной белью видел глаз могучее тело несмиренной реки. Сверху она катила нешироким струистым рукавом, а здесь, на крутом калаче, вдруг начинала разворачиваться, словно плечами раздвигала тесное русло. И, разлившись просторно, успокаивалась. Теперь уже донизу, до моря.

Солнце закатилось, но еще не пропал в мире его зимний вечерний свет. И словно чернь на тусклом серебре снегов и неба темнели вдали осыпи холмов, тонкая солома далеких деревьев, хрупкие опоры электролинии и нити проводов между ними, а совсем рядом, внизу, обдутые ветром, чернели днища лодок на песчаной косе, а возле ног - обожженные морозом будылья высоких трав. Покоен был этот строгий вечерний мир: ни железного гула, ни человечьего голоса, ни пения ветра. Покоен и величав.

- Э-эй, друг! - услышал вдруг Лаптев за спиной и обернулся. - На ту сторону метишь?! - Человек стоял внизу, у насосной станции. - От переправы правей держи! Там лед надежнее! А здесь катер ломал!

- Спасибо! - ответил Лаптев и, недолго еще постояв, пошел вдоль реки к заводу, к дому.

Справа от дамбы, в низине, росли деревья, молодняк, тополя да клены. Но Лаптев сейчас глядел в другую сторону, на реку. Там, у Зеленого острова, кучка рыбаков чернела. Видно, ловилась рыбка.

И вдруг Лаптеву почудился птичий посвист. "Фьють-фьють, фьють-фьють", слышалось в тишине. Лаптев остановился. Знакомое угадал он в этой песне. "Фьють-фьють, фьють-фьють", - вновь донеслось до --">