Иван Фёдорович Кратт - Суровый берег

дороги, широкое, как улица, палатки регулировщиков, указатели, фанерные щиты с лозунгами, надписями, тяжелые грейдеры, стоявшие на разъездах, ремонтные машины, вехи и сигнальные фонари с зелеными и красными огнями. Вдалеке вспыхивали сиреневые зарницы автогенов — это сваривали рельсы узкоколейки, далеко протянувшейся по песчаной косе.

У водонаборной будки шофер остановил машину. Он сделал сегодня два рейса, торопился закончить третий и не успел на берегу пополнить радиатор.

— Теперь нетрудно, — сказал водитель, медленно, словно нехотя, вылезая из кабинки. — Раньше было тяжело.

Однако Комаров видел, что он долго и жадно пил воду, и лицо его, освещенное проносившимися мимо автомобильными фарами, было усталое и бледное, несмотря на копоть и пятна, и шел он слегка шатаясь.

Комаров знал, что значит «нетрудно», знал, каких нечеловеческих усилий стоил этот теперь сверкающий путь и будет стоить еще. Метели только начинались, к весне предстояли бои, нужно было накопить продовольствие и боеприпасы, вывезти десятки тысяч людей из города. Работа в лесу и последние события отдалили его от общих дел, сейчас он больше прежнего ощущал их напряженность.

На траверзе островка, там, где стояла палатка метеостанции, Комаров остановил машину. Через полчаса он будет на месте… Он волновался.

— Я не знаю, — сказала в последний раз на прощанье Ирина; она смотрела на него снизу вверх, милая и сосредоточенная: — жизнь складывается из пережитых дней или пережитые дни открывают жизнь?.. Но, мне кажется, нужно очень ее ценить. Я сберегу вам Борю…

Потом она вздохнула и улыбнулась.

Комаров поправил мешок, бросил недокуренную папиросу и быстро пошел по дороге к островку.

Глава десятая

Дул ветер. Теперь он был тихим и теплым, мягко шумели сосны на песчаном берегу. Незримо таял снег. Далеко над Ладогой стлался синий туман, набухал и покрывался водою лед. Днем уже раскисали дороги, тяжелые грузовики превращали их в густое месиво и часто не могли пробиться к озеру. На ледовой трассе вода доходила до радиатора, и снова усилились трещины, с десяток машин ушло на дно.

За мысом, в небольшой бухте стучали топоры, ухали «бабы», вбивая сваи, там строили пирсы для летней навигации. Ледовая переправа кончалась.

Временно приостанавливалась и эвакуация. Последние партии людей, переправившиеся через озеро, грузились в эшелоны и завтра покинут станцию. Греясь на солнце, у вагонов сидели уезжающие.

Часто стреляли зенитки, сторожа воздух. С ними перекликались гудки паровоза, маневрирующего на временных путях, а выше кричали гуси — милые странники, возвращающиеся домой из теплых стран. Ни гул войны, ни пожары не могли остановить их вечный порыв. С радостью смотрели на них из вагонов люди.

Комаров шел по берегу озера. Шумел в соснах ветер, прошлогодняя рыжая трава свисала над обрывом. Синее, почти летнее небо было глубоким и чистым. Где-то недалеко отсюда мысок, откуда он ходил на остров. За соснами его не видно. Палатки метеостанции уже нет, место, наверное, залито водой, сохранилась только могила Асафа, вырытая на краю поселка. Нет, не о смерти, помнить нужно о жизни. Все, что произошло, совершено ради жизни, и все оно завещает думать о живом…

Комаров искал Ирину. Его переводили на Волгу, и завтра он уезжал с последним эшелоном. Весь остаток зимы он провел в Ленинграде на строительстве оборонительных сооружений и за это время ни разу не смог выбраться сюда. Ирина работала теперь здесь, с нею был Боря. Она писала часто. Сейчас Боря и Тимофей Иванович сказали, что девушка пошла на берег.

Капитан заметил ее издали. Ирина перелезала через большущий валун, и когда прыгала с камня вниз, Комаров узнал ее по двум блеснувшим на солнце косам. Она была в черной вязаной кофточке, расшитой цветами, а полушубок и шапку держала в руках. Небольшая, по-мальчишески крепкая, она выглядела еще моложе и худощавей.

— О, — сказала она изумленно, когда Комаров быстро пошел ей навстречу. — Вы?

Удивление сменилось радостью, она вспыхнула, стали заметнее веснушки возле переносицы.

— Я, — ответил Комаров, протягивая руки. — Узнали?

Он почувствовал, что не может продолжать, что этой встречи ждал каждый день и час. Чтобы скрыть охватившее его волнение, --">