Иван Захарович Акимов - Шахтерская стрелковая

Иван Акимов ШАХТЕРСКАЯ СТРЕЛКОВАЯ

На границе

— Война…

Это слово произносят шепотом, с оглядкой, низко наклонясь к уху соседа: люди пока не привыкли к тому, что мирная жизнь кончилась. Как же так? Ведь еще вчера безмятежно голубело июньское небо, тяжелели колосья пшеницы, обещая богатый урожай. Кто теперь будет собирать его? Вместо тракторов — танки…

В хмурой задумчивости огляделся политрук Дубров. Пыль, со всех сторон пыль. За густой пыльной завесой укрылось солнце, еле проглядывает сквозь нее. И трава пожухла, свалялась в клочья. До чего же пахнет бензином! Сколько машин прошло сегодня по этой дороге? Все туда, к границе, где горсточка пограничников отбивает атаки фашистов.

Спешит на помощь им 218-я стрелковая дивизия. Мчится 135-й танковый полк, следом катятся грузовики с пехотой. Мощные тягачи тянут на прицепах горластые гаубицы 663-го артиллерийского полка.

Разделилась на две части громадная колонна. В одной из них Дубров — представитель редакции дивизионной газеты. Он-то уже не раз бывал в переплетах на границе. Но рядом с ним в кузове полуторки, ревущей и вздрагивающей на ухабах, молодые солдаты, которые пороха не нюхали. Им предстоит увидеть врага в лицо.

А пока они с откровенным любопытством разглядывают Дуброва, подталкивают один другого локтями, о чем-то тихо совещаются между собой. Потом самый энергичный достает из кармана трехрублевку, и все тянутся к нему.

— Покажи-ка, Володя!

Володя чуть не перед каждым вертит трехрублевкой, озорные глаза его скользят по лицу Дуброва.

— Похож, — авторитетно заявляет он.

Ну, конечно, опять это сходство с красноармейцем, изображенным на трехрублевой кредитке художником Дубасовым. Вечно с ним сравнивают. В первый же год появления кредитки с таким рисунком пограничники стали осаждать Дуброва:

— Признайтесь, с вас рисовали?

— Да вы что, ребята! — отбивался он. — Просто случайность.

Сам же чувствовал себя как-то странно. Смотрел на рисунок, будто на собственный портрет. Копия! Даже губы точь-в-точь, как у него, в узелок собраны.

Да… Где-то теперь те ребята? Живы ли? Первыми на себя вражеский удар приняли… А были так же молоды, как эти, с которыми едет он.

Володя, удовлетворенный, спрятал трехрублевку. Сдвинул лихо каску набок. Ишь ты, какой бравый парень! Шахтеры, они почти все такие. В забое приходилось небось с опасностью сталкиваться. Там робким делать нечего. А руки-то, руки — большие, с твердыми мозолями. Въелась в них чернота, забила поры.

Когда-то Дубров тоже под землей работал, в пятой шахте Снежнянского рудоуправления. Старший брат туда устроил. Так что пришлось вагонетки с углем погонять. Недоглядишь — на стыках соскочат с рельс задние или передние колеса. Долго приноравливался, пока все наладилось. Зато силы набрался. Мускулы стали тугими, грудь окрепла. Потом на рабфаке ему все завидовали.

Знал бы этот Володя, как обрадовался политрук, попав в дивизию, где столько шахтеров!

— Сам-то ты откуда? — спросил его с улыбкой Дубров. — С какой шахты?

Володя приосанился.

— Имени Карла Маркса! Это недалеко от Красного Луча. Иванины мы. А граница скоро будет?

— Граница дальше. По реке Прут, по Дунаю. Это вот Кагул-река.

— Знаю, — кивнул Володя. — Суворов здесь проходил.

— Тут в августе тысяча семьсот семидесятого года русская армия под руководством Румянцева победила турков, — сказал Дубров. — Места знаменитые.

Колонна внезапно остановилась. Бойцам приказали спешиться, а машины замаскировать в кустарниках.

Устраивались. Окапывались. Командиры изучали местность, осматривали вероятные подступы противника, рубежи накапливания для атаки.

Разминая затекшие ноги, Дубров прошелся по тропке взад-вперед. На зубах поскрипывало — наглотался пыли.

— Чем занят, политрук? — окликнул его Ковалев. Он только что подъехал в расположение 667-го полка и сейчас ходил, беседовал с людьми.

— Решаю, товарищ старший батальонный комиссар, с чего начать.

— С вручения партийных билетов молодым коммунистам. Давай-ка со мной часа на два в танковый полк и в медсанбат. Кстати, заскочим в редакцию полюбоваться на новую типографию.

Дубров встрепенулся. Скулы его окрасил слабый румянец.

— Значит, все в порядке? А я тут испереживался. Ну, думаю, как застрянет где-нибудь в пути…

— Обошлось, — тряхнул белокурыми волосами Ковалев. — Теперь наша с --">