Турган Тохтамов - Старая мельница

собрался с духом и побежал. Я мчался через село, ноги беззвучно утопали в пыли, и никто не мог услышать меня.

Дверь в доме Хушням была открыта, в комнате горела лампа, и там все было видно. Отец сидел на скамеечке и курил. Его сапоги стояли у порога, как две самоварные трубы. Я смотрел на его лицо, руки и прошептал сам себе: «Я тоже на него похож». Гимнастерка висела на стуле.

Вдруг позади меня кто-то вздохнул и ткнулся мне в шею. Я вскрикнул и обернулся – за спиной сидел Актапан. Отец услышал, он поднялся со скамейки и подошел к двери. Я пополз вдоль плетня, вскочил и понесся прочь. А пес остался. Только отбежав далеко, я обернулся. Отец стоял на крыльце, он что-то спрашивал у Хушням и показывал на Актапана. Она потянула отца в дом, потом вышла одна и прогнала Актапана, я услышал, как он взвизгнул. Когда я вернулся домой, мать спросила сонным голосом:

– Тебе нездоровится?

– Живот болит, – сказал я.

Мать дала мне выпить крепкого чаю. Легла и позвала к себе. Я вытащил из-под подушки ремень, сжал его в руке и прижался к матери.

Поздней осенью Хушням продала дом, отец погрузил на подводу все, что у них было, и они уехали в город. Несколько дней дом пустовал, каждый день я пробирался в него, ходил по пустой комнате и однажды нашел за печкой красноармейскую звездочку. Эмаль на ней потускнела, потрескалась. Наверное, это была звездочка отца.

Неожиданно Садыка-ака вызвали в город. Он оседлал рябого жеребца, предупредил, что вернется через несколько дней, и уехал за холм. Появился Садык-ака в селе через три дня. НА груди у него был приколот орден – развевающееся красное знамя. Председатель собрал односельчан около мельницы, за что-то долго благодарил их, а потом поклонился в пояс. Все шумно поздравляли его, а старики пожимали ему руку. Через несколько дней Садык-ака женился на Бахарям, незаметной, тихой девушке из нашего села. Два дня возле мельницы горели костры, и огонь лизал закопченные днища казанов с пловом. На свадьбе дедушка Савут посадил меня и мат рядом с собой. Он беззвучно смеялся, плакал, целовался со всеми и потом начал раздавать гостям чиевые корзины, которые он плел всю войну.

Зимой в село вернулся отец. С Хушням он разошелся. Отец ходил по домам, сиживал подолгу у односельчан, что-то говорил. Потом аксакалы пришли к матери. Я прибежал с улицы, грел над печкой руки, слушал, что говорили аксакалы. Отец опустился на корточки у порога и курил. Старики говорили матери, что мне обязательно нужен отец, что дом не может быть теплым без хозяина, что только аллах не ошибается… мать поспешно принимала из рук аксакалов пиалки, наполняла их чаем, клала на стол ломтики лепешек, мелкие кусочки сахара. Его нам подарил на своей свадьбе Садык-ака. Я выпил чаю и опять пошел на улицу. У порога отец посторонился и, погладив меня по голове, пропустил на крыльцо.

Мы приволокли на холм старый плетень и начали на нем кататься: садились все вместе и летели под гору, пока на пути не попадалась кочка. Нас подбрасывало, и мы, как мячики, разлетались в разные стороны и с головой ныряли в глубокий снег. А плетень, кружась и поскрипывая, скатывался к подножию холма. Время от времени я посматривал на крыльцо нашего дома, а когда старики спустились с крыльца и пошли по улице, я увидел, что моего отца с ними не было. Он остался в доме.

Со временем большие колхозы стали укрупняться. Садык-ака работал бригадиром в нашем селе. А после смерти дедушки Савута он передал бригадирство в другие руки, попросил оставить за собой только рябого жеребца и пошел на место своего отца – мельником. В селе осталось всего десять-пятнадцать семей, остальные разъехались по всей Усекской долине. Еще долго сельчане возили зерно на мельницу Садыка-ака. В такие дни рядом с дамбой всегда пыхтел огромный самовар, а перед входом в мельницу стоял столик с горкой маковых лепешек, сахара и маленькими пиалками. Потом в одну из весен, в сырую теплую ночь вешняя вода вышла из берегов и разворотила мельничное колесо, обрушила жернова. Теперь они вросли в землю, замшели и стали похожи на древние надгробные камни.

--">