Леонид Георгиевич Родичев - Серп

вечерять будем, – добавил дядя Семен.

Только тут Сашка заметил, что рядом с Семеном на лавке лежали деревянные костыли, а левая штанина солдатских брюк пустой тряпкой свисала с лавки вниз.

На столе стояла бутылка мутного самогона, разрезанная буханка хлеба, две открытых банки тушенки, чугунок дымящейся картошки, да несколько яиц в миске.

Бабка Пелагея подтолкнула Сашку к столу, и когда тот сел с краешка, навалила ему целую тарелку вареной картошки, все причитая при этом, какая радость у нее сегодня случилась, и что наконец-то Бог услышал ее молитвы.

– Вот представляешь! В обед приехал, в дом захожу, а Аленка моя спрашивает: «Вам кого дяденька?». Нет, ты представляешь! Доча моя разговаривает уже вовсю! Сашка, а? – грохотал на весь дом бас Семена.

Семен подхватил с лавки свою четырехлетнюю дочурку и, посадив на правое колено, держа за руки начал носком ноги подбрасывать ее вверх-вниз, вверх-вниз.

Сашка во все глаза смотрел на героя. Семен изменился с тех пор, как видел он его перед отправкой на фронт, стал почти стариком. Волосы поседели. Через всю правую шеку, сверху вниз от переносицы до выпирающей скулы, проходил багровый шрам. А вот руки остались прежними. Крепкое пожатие Сашка еле стерпел. Жилистая шея кузнеца как будто показывала силу человека, с которым никто никогда не решался связываться. Слева, на груди у Семена была приколота медаль «За отвагу», справа тускло мерцал багровым перламутром орден «Красной звезды».

Через минуту Семен снял с колена смеющуюся малышку. Улыбка сошла с лица солдата… Взяв стопку с налитым самогоном, не чекаясь одним махом выпил и со стуком поставил на струганный стол.

Закусив хлебом и помолчав немного, Семен сказал:

– Как же вы так… Марьюшку то мою не уберегли…Ээх… Неделю уже как знаю. Прохора с Сухинич на выписке в госпитале встретил, он то и сказал, что летом схоронили…

После этих слов Семен уронил голову на руки и замолчал. Стало слышно как старшие дети играют каким-то материалом, никак не поделив его между собой, да Аленка взяла снова большой белоснежный кусок сахара и начала его грызть.

Проголодавшийся Сашка не заметил, как умял полтарелки картошки. Тут, хорошо захмелевший Семен, повернув опущенную голову в сторону Сашки, увидел лежащий на краю стола тряпичный сверток. Это был завернутый в ветошь, только что выкованный серп, который Сашка положил, когда садился.

– А это чегой-то ты принес Шурка, а? Покаж, покаж…

Развернув материю, перебросив из одной руки в другую сашкин серп, Семен постучал обушком по столу, и проверил пальцем заточку. Посмотрев серп на свет, Семен спросил:

– Сам что ли делал?

Сашка кивнул.

– Долго возился?

– Не-а, быстро получился, – соврал Сашка на ходу, не думая.

– Врешь, врешь ведь. А работа не плохая. Плоскость токмо не выдержал. И угол заточки перетянул, съестся быстро. А так молодца, молодца Шур. С образца делал или сам?

– С образца, – не стал тут врать Сашка.

– Да вижу уж. Такой полукруг только я делал. Значит, кузница цела еще?

– А то как же, конечно цела – ответил Сашка.

– Ну вот и славно. Завтра приду. Дел то к весне полно небось накопилось?

– Да ты не бойсь, не прогоню, – добавил Семен, увидев, что Сашка как то немного сник.

– Будем вместе. Я теперь не целый, а вроде как половинка человека во мне осталась. Но руки-то целы. Буду сидя привыкать молотом работать, покажу тебе все, что сам знаю, обучу. А за серп спасибо. От меня и от матери спасибо Сашка, что не отказал, уважил…

Отодвинув в сторону сашкин серп, Семен еще раз одним махом запрокинул рюмку самогона…

Калуга, сентябрь 2014 года

--">