Александр Андреевич Проханов - Синицын

и огонь, шляпая босиком по пыли, не замечая "бэтээра", шла женщина, простоволосая, в растерзанном платье, с обнаженным белым плечом, неся на руках убитую девочку: отброшенная, залитая кровью головка, рука, висящая на тонких кровавых нитках, — как большая кукла с оторванной висящей рукой.

Зрелище женщины, несущей убитую дочь сквозь дым и бледное пламя, остановило их в "бэтээре". Мокеев из люка, уронив автомат на броню, смотрел, как идет она, держа свою ношу, белея голым плечом, — по прямой сквозь кишлак, сквозь глинобитные стены, сквозь далекую сухую равнину и туманные горы, сквозь другие земли и страны, в бесконечность идет полуголая женщина, несет убитую дочь.

— Разворачивайся!.. На заставу! — приказал он водителю.

Машина, сделав круг по проулку, черкнув кормод сухую глинобитную стену, покатила на выход, на поселок, на трассу, к изрытому блиндажами холму.

Мокеев сидел в командирском люке, за спиной его подымался синий дым кишлака, в котором шла женшина с дочерью. Впереди приближались рытвины и траншеи заставы, где лежала кошма и на ней Синицын с малой бескровной ранкой.

И Мокееву вдруг показалось, что к нему снова поднесли огромное зеркало с отраженной красно-рыжей равниной, с хребтами, дорогами, и он заглянул в этот туманный овал, и кто-то невидимый, грозный произнес: "Это ты! Твоя жизнь! Твое отражение!"

Сутулый, без сил, он сидел в командирском люке, смотрел, как приближается полосатый шлагбаум.

--">